На диске - новый трек. Снежана вскакивает, делает музыку громче - Вот оно! - становится на четвереньки, лицом к зеркалу. Приказывает:
– А теперь трахни меня в жопу.
Глеб смущен: он не помнит, чтобы его когда-нибудь просили об анальном сексе в такой форме.
– Давай быстрей, - в нетерпении кричит Снежана, - а то трек кончится, а мы не успеем.
Глеб пристраивается сзади, начинает медленно и сосредоточенно раскачиваться, старается попасть в такт музыке, совершенно не пригодной для занятий любовью - по крайней мере, с его точки зрения.
– По-моему, - тяжело дыша, говорит Снежана, - сейчас вообще можно слушать только саундтреки. Вся остальная музыка просто сосет. - Она глухо стонет, потом обернувшись через плечо, спрашивает: - А ты мог подумать, когда встретил меня в Хрустальном, что через неделю будешь ебать в задницу, как Марселуса Уоллеса?
– Мне нравится твоя задница, - отвечает Глеб, с трудом переводя дыхание. Снежана удовлетворенно смотрит в зеркало, кивает:
– Мне тоже.
По большому счету я хочу водки и я хочу ебаться означают одно и то же. Иногда мне кажется: все, что я говорю, означает одно и то же - давай потанцуем, сделай мне массаж стоп, трахни меня в жопу, поставь мне этот си-ди. Водка, секс, танец, музыка, прикосновение рук, проникновение члена - я всего лишь пытаюсь найти резонанс пульсациям пустоты, бьющемуся крику, замирающему смеху. Вот уже который год я делаю попытку за попыткой, раз за разом, рюмка за рюмкой, мужчина за мужчиной, песня за песней.
Я люблю их всех. Все песни, которым я подпевала, саундтреки фильмов, под которые занималась любовью, мужчин, которых целовала и которым говорила мне самой непонятные слова. Не их вина, что каждый раз я терплю неудачу, - но с каждой новой попыткой мне кажется: я плету сеть, связываю их воедино - мужчин, фильмы, песни. Мне кажется: когда-нибудь эта сетка окажется достаточно прочной, и я лягу в нее, убаюканная ритмом множества совокуплений, умиротворенная звуками множества песен, лягу и успокоюсь, покачиваясь, словно младенец в люльке под звуки колыбельной.
Я хотела быть льдом, львом, Шэрон Стоун, Умой Турман, строчкой Пелевина, кадром "Pulp Fiction". Я осталась маленькой девочкой в чужом городе, там, где ни водка, ни секс, ни музыка не могут напоить.
Что Пелевин понимает в пустоте? Ранним утром я смотрю на спящего мужчину, голова болит от выпитого, тело ноет от любовной гимнастики, убираю CD в коробочку, прячу в сумку, сажусь у зеркала, достаю косметичку. Внутри так пусто, что, если заплакать, слезы замерзнут на лету, превратятся в лед. Мне хотелось быть льдом - но никогда не удается заплакать. Уверенной рукой наношу макияж, бросаю последний взгляд в зеркало, трогаю Глеба за плечо:
– Вызови мне такси.
Смотрит непонимающе, в Москве редко вызывают такси, частники дешевле. На полях газеты пишу номер, а рядом - пароль.
– Для чего? - спрашивает Глеб.
– Хрусталь, - говорю, - экс-пи-уай-си-ти-эй-эл. IRCшный канал. А пароль - чтобы я тебя узнала, когда придешь.
И рядом с паролем пишу, чтобы он не забыл: #xpyctal.
Глеб сонно кивает, ничего больше не спрашивает. Глядя в окно, говорит:
– Ночь же еще, ты куда?
– Сила ночи, сила дня - одинакова хуйня, - отвечаю цитатой и уже на пороге оборачиваюсь: - Может, еще зайду.
Заперев дверь, Глеб подвинул кровать на привычное место и задумчиво уставился в зеркало. Таня назвала бы этот секс "интересным". У нее было несколько градаций для секса - и поскольку до Глеба у нее была пара десятков любовников, он выслушал пару десятков историй с выставленной оценкой. Секс мог быть "феерическим", "жестким", "скучным", "плохим" или "интересным". Так вот, секс со Снежаной был интересным. В отличие от женщин, которых знал Глеб, - их, впрочем, было не так уж много - она все время болтала, какую-то ерунду, бубнила под нос, не то Глебу, не то себе самой. Он хорошо запомнил, как лежал на спине, а она подпрыгивала, глядя в зеркало на свое отражение и повторяя в такт движениям небольшой колышущейся груди: "Zed's dead, baby, Zed's dead". Когда он кончил первый раз, она прошептала ему на ухо все так же спокойно: "I love you, Honey Bunny", - и он подумал, что несколько американских лет не прошли даром: английский навсегда остался для Снежаны языком секса.
Он улегся и понюхал подушку, где лежала Снежанина голова. Не ощутил никакого запаха, да и тепла простыни не сохранили, будто Снежаны здесь и не было. Почему она ушла так внезапно? Может, он что-то сделал не так? Может, она просто не кончила или чем-то осталась недовольна? Да нет, вроде обещала снова зайти. Наверное, надо будет позвонить, узнать, как добралась, думал Глеб сквозь утреннюю дрему, из которой его вырвал телефонный звонок.
"Сама позвонила", - подумал Глеб, снимая трубку. Но ошибся.
– Ты один? - спросил хорошо знакомый голос. Глеб никак не ожидал услышать его в шесть утра. - Тогда я к тебе сейчас приеду.