Выбрать главу

– Ничего, обучишься, - говорит Андрей, - дело типа нехитрое. Поверь мне, через пять лет каждая домохозяйка будет серфить. Все просто: для почты есть "Пегаска", там все понятно, а про "Нетскейп" я сейчас объясню. Вот сюда пишешь урел, вот на линк кликаешь мышкой и переходишь по ссылке на другую страницу. Гипертекст, знаешь?

Глеб кивает. Он не знает этих слов, но со временем выучит. Надо только вспомнить, каким ты был двенадцать лет назад, четыре факториал, круг по двенадцати точкам, типы бесконечности - потому что все эти слова - Пегаска, Нетскейп, урел, линк, гипертекст - придумали такие же затюканные мальчики, верящие, что в качестве основания системы счисления двенадцать логичнее десяти, а лучший способ запомнить человека - это выучить, во что он одевается. Пегаска - это Pegasus Mail, программа для получения и отправки электронной почты, урел - это URL, адрес страницы в мировой паутине, мировая паутина - часть сети Интернет, основанная на гипертекстах, гипертекст - текст, где есть ссылки на другие тексты в Интернете, Интернет - компьютерная сеть, придуманная такими же ребятами как и мы, солью земли, городской элитой, настоящими учеными, потенциальными героями "Полдня XXII век".

– А вот тут букмарки. - продолжает Андрей, - то есть закладки. Вносишь адреса, куда часто ходишь. Вот тебе для затравки парочка: "Марусины русы" и Snowball Home Page. Хоум пэйдж, хомяк по-нашему, - это такая страница, которую каждый себе может сам завести.

– А что такое Snowball?

– Это типа ник Снежаны. А "Марусины русы" - заметки о русском Интернете Марусиной, то есть Маши Русиной. Хотя на самом деле она не Маша, и не Русина.

– А кто?

Андрей пожимает плечами.

– Не знаю. И, типа, никто не знает. Шварцер удавился бы, чтоб ее найти.

Отлично. Шесть человек и еще двое: Маша Русина, которая не Маша и не Русина, и Шварцер, про которого неизвестно ничего, кроме фамилии. С этими людьми Глебу предстоит работать. Хрустальный проезд, дом пять, квартира двадцать четыре, факториал четверки, дважды двенадцать. Номер дома совпадает с номером школы и равен числу пальцев на одной руке. Последнее, конечно, случайность, отступление от чистоты математической абстракции.

3

Удивительное все-таки дело эти старые песни. Раньше, когда слышал Визбора, всегда думал про Ирку, а недавно поймал себя на мысли о Марине. Хотя какое же она лесное солнышко, они вдвоем в лесу ни разу и не были.

Емеля, в миру Михаил Емельянов, незаменимый, по словам Шаневича, кладезь ценных кадров, выключает стереосистему, снова берется за телефон. Сотовый Вити Абрамова, бывшего одноклассника и нынешнего босса, молчит уже два дня.

Сотрудники глухо ропщут, мол, неделю назад пора было зарплату выплатить. Ропщут, но знают: бизнес есть бизнес, сегодня денег нет, завтра есть, да и задержки с выплатами вполне переносимы: неделя, две - не то, что у бюджетников. Вот в газетах пишут: в провинции по полгода денег не платят. Как же там люди живут? Емеля готов терпеливо разъяснять ситуацию всем вместе и каждому в отдельности, но раз от разу злится все больше: Абрамов приноровился уезжать в срочные деловые поездки, едва наступало время платить. Всякий раз заверял Емелю: деньги будут в банке завтра, в крайнем случае - послезавтра, но потом проходила неделя, и Абрамов как бы случайно возвращался в тот самый день, когда нужная сумма падала на счет. Емеля был почти уверен: шеф просто знает, когда можно вернуться, знает - и перекладывает на Емелю малоприятную обязанность успокаивать недовольных сотрудников.

Емеля открывает холодильник: из глубины веет ледяной пустотой. Зима, пустынная зима. Белое безмолвие. Все стремится к теплу от морозов и вьюг. Одинокий пакет молока стоит напоминанием о Ирке. Емеля вспоминает булькание, шуршание мюслей, белое море в глубокой тарелке, звяканье ложки, женский голос. Вспоминает ту пятницу - ударило, словно впервые.

Сидели, как всегда смотрели "Белое солнце пустыни". И вдруг Емеля перехватил взгляд Ириных карих глаз из-под длинных ресниц, не предназначенный ему взгляд через стол, туда, где сидел Абрамов. Оба сразу поднялись, точно уже давно двигались синхронно, точно их тела уже притерлись друг к другу. Не отрывая взгляда от экрана, где Абдулла готовил первый штурм, они направились к двери и только там заметили друг друга. Абрамов открыл дверь, Ирка вышла, пьяновато покачивая бедрами. Юбка колыхалась чуть ниже коленок, цокот каблуков по кафельному полу заглушал стрекотание суховского пулемета и шепот голосов, повторявших каждую реплику. Емеля механически поднес стакан к губам, все еще глядя на закрытую дверь. Водка обожгла пищевод, он вздрогнул, взгляд словно отделился от тела, проник сквозь дверь, взлетел по лестнице - туда, где возле единственного окна полуподвального офиса курили Абрамов и Ирка. Они стояли рядом, и Емеля почувствовал на губах сухой, горячий поцелуй и, словно он был одновременно мужчиной и женщиной, ощутил как набухают соски под купленным в Вене бюстгальтером, как его рука обнимает Иркины плечи. Слышал прерывистое дыхание, шепот Прекрати, не сейчас. Вот она отстраняется, и еще прерывающимся голосом говорит: Зажигалка есть? Щелчок Zippo, ментоловый вкус во рту, мужские пальцы сжимают грудь, рука скользит по бедру. Оставь, сумасшедший, что ты делаешь. Недокуренная сигарета падает на пол, тяжелый, глубокий вздох - такой знакомый, такой громкий, что Емеля не понимает, как не слышат остальные. Не сейчас. Цокот каблуков, лязг двери. Ирка оборачивается, словно продолжает начатый разговор. Емеля уже не разбирает слов. О чем они могут теперь говорить? Оставь, сумасшедший. Не думай об этом. Не сейчас.