Snowball
SupR
BoneyM
het
Undi
– Сноубол – это ты, – говорит Глеб.
– Точно, – кивает Снежана. – А кто такие Суп-эР, Бони-эМ, Хет и Унди, тебе и не нужно знать. Просто выбираешь себе ник и начинаешь тусоваться онлайн. Как тебя в школе называли?
– У нас были не прозвища, а мифология, – смущается Глеб. – Я, например, трахался с маленьким зеленым человечком по имени Гл. Мой приятель Феликс был Железным, как Дзержинский, основатель КГБ, и еще гомосеком, потому что есть Железный Дровосек… ну, который Tin Man у Баума. – Почему-то Глеб думает: по-английски Снежане будет понятнее. Он забывает: Снежана выросла в Москве и, конечно же, знает, кто такие Дзержинский и Железный Дровосек.
– Вы, смотрю, были чудовищные похабники, – хихикает она.
– Не знаю. – Глеб на секунду вспоминает Емелю и пизду подмышкой. – Нет, мы просто были матшкольные мальчики из хороших семей. А тут подростковый возраст, гормональный всплеск. Но мы же только говорить об этом могли. Мы девочек наших даже поцеловать стеснялись.
– Глупые вы были.
– Да, – убежденно говорит Глеб. – Мы были глупые.
Глеб пьет вторую кружку "Гиннеса", Снежана допивает белое вино, они перебирают вариант за вариантом (Хочешь, будешь пионер, раз ты новичок у нас в сети?), и в конце концов Снежана решительно пишет на бумажке еще одно слово:
– Вот. Будешь kadet. Не пионер, но похоже.
– А я вообще знаю этих людей? – спросил Глеб.
– Ну, процентов на 70. Кое-кого даже ближе, чем предполагаешь, – и Снежана опять смеется.
– И чем вы там занимаетесь?
– Ничем, просто беседуем, шутим. Вот, вчера придумали, что, если делать Азбуку Русского Интернета, то Шварцеру, как главному вруну, надо дать букву "в", чтобы его домен назывался "в.ру".
Вино в ее бокале закончилось. Снежана встает:
– Пойду отолью. – Глеб улыбается, а она добавляет: – Ты должен был сказать: that's a little bit more information than I need.
Глеб кивает и смотрит, как Снежана проталкивается сквозь толпу. Он устал. Ирландский паб почему-то стал раздражать. По сути, такой же нереальный, как Снежанин айэрсишный канал: все здесь будто надели маски – спрятались за ними, точно за никнеймами. За соседним столиком сидят бородатый мужчина и печальноглазая девушка. Что их связывает? Они друзья? Коллеги? Любовники? Или – все вместе и ничего, как он и Снежана? На листке из Снежаниного блокнота Глеб машинально рисует японский иероглиф – и снова думает про Таню.
В то лето, когда они познакомились, Таня училась рисовать иероглифы. Она даже понимала их значение и объясняла Глебу магический смысл. Ветер развевал выцветшие на солнце волосы. На самом деле, думает Глеб, Таня просто любила рисовать – все равно, что: она же художница. Всех иероглифов он не запомнил, но этот ему понравился и, чтобы произвести на Таню впечатление, Глеб научился рисовать его машинально, без мыслей, почти единым росчерком.
Снежана заглядывает через плечо:
– Что ты нарисовал?
Глеб закрывает блокнот, но Снежана не унимается: А это имеет ко мне отношение?
– Да, – отвечает Глеб, потому что ответить "нет" было бы невежливо. – Самое непосредственное.
Снежана сгребает вещи в сумку и щелкает замочком.
– Поймаешь мне такси? – говорит она.
Глеб смотрит на удаляющиеся огни машины, чувствует себя обманутым. Не сомневался: они поедут к нему, теперь стоит в растерянности. Сказала, что едет к подруге. Какая еще подруга, на ночь глядя?
Вероятно, он что-то сделал не так. Может, Снежана обиделась, что не объяснил про иероглиф? Или, может, Снежане просто не понравилось с ним в прошлый раз? Зачем же тогда весь вечер рассказывать о своих любовниках?
Глеб едет в Ясенево, отдать карточку Visa Абрамову, но в квартире пусто, на полу разбросаны машинописные листы, постель не застлана, и только к холодильнику магнитом пришпилена небрежная записка:
Спасибо за гостеприимство. Выйду на связь. Твой ВА.
Абрамов исчез.
16
Положить "старку" в полиэтиленовый бесплатный пакет, в другой – бутылку Gordon's и двухлитровку тоника. Можно и так запоминать время: по спиртным напиткам. Лето 1996 года, пятого года от распада Империи Зла. Кристалловская "Старка" – наименее фальшивая водка, джин-тоник – самый модный напиток. Кто победнее – пьет из зеленых банок, кто побогаче – разбавляет сам, Gordon's или Beefeater. Сегодня у нас праздник, день рождения Снежаны, поэтому мы гуляем.
Я люблю Снежану. Она милая и совсем молодая. Она не думает о будущем, не планирует заводить детей и порхает, словно с цветка на цветок – бабочка, перелетая из одного дня – в следующий. Мне нравится ее манера складывать губы, привычка задирать короткие юбки, показывая кружевную резинку чулка, громкий голос, готовый прорваться крик. Нравится, что он никогда не прорывается. Нравиться, как она произносит мое имя – "Андрей" – с долгим "А" в начале, словно обведенным в кружок ее полуоткрытых губ.
Несколько лет назад все пили цветные ликеры с запахом альдегида, пили спирт "Рояль", которым было легко отравиться, пили ликер "Амаретто". Саша говорила про кого-то: он из тех мужиков, которые верят, что если девушку угостить "Амаретто" с шампанским, она не устоит.
Никогда не проверял, честно говоря. С той же Сашей мы легко обходились без всяких спиртных напитков.
Я не знаю, куда они подевались: спирт "Рояль", ликеры с запахом альдегида и "Амаретто", делавший любого мужчину неотразимым. Не знаю, куда делась Саша, крупная блондинка, воплощение мечты самца-производителя. Потому и расстались, если в двух словах.
Два пакета беру я, два отдаю Глебу. Идти недалеко, и дорога знакома: круглосуточный супермаркет, ближайший к Хрустальному. Расстояния все сокращаются: в Универ я ездил ровно час, на работу – сорок пять минут. Теперь же самый долгий маршрут – до ближайшего магазина. Десять минут, очень неспешным шагом. Вероятно, это и называется: акклиматизироваться в Москве.
Мне казалось, сорок пять минут – достаточный срок, чтобы все, чем я занимался на работе, испарилось из головы. Чтобы регистры мозга очистились, оперативная или какая там еще память готова была к восприятию мира. Но я заблуждался: сорока пяти минут никак не хватало.
Мы поднимаемся с Глебом по лестнице, лифт не работает. На стене между третьим и четвертым этажом кто-то написал: "Буду пагибать малодым". Глеб удивляется безграмотности.
– Это цитата, – объясняю я, – "Мистер Малой". Типа концепт: в Америке рэп читают негры, у нас должны быть кавказцы. Вот и акцент: "буду пагибать малодым, буду пагибать, буду пагибать".
– Live fast, die young, – переводя дыхание, говорит Глеб.
Молодыми мы уже не успели, думаю я. Молодым я был, когда водку давали по талонам, а Саша еще не беспокоилась, будут ли у нее дети. Молодые думают о другом, иногда – о смерти, но чаще – о том, как выглядеть красивей, приодеться понарядней, соблазнить представителей того пола, который их интересует, – одни приподнимают юбку, другие мешают "Амаретто" с шампанским. И тот, и другой рецепт иногда сбоят – но чаще срабатывают.
Мы сгрузили продукты на кухне, в ожидании гостей я сел за компьютер. Удобно, когда офис находится там, где живешь. Арсен еще не обновился, на странице Мая Ивановича Мухина, виртуального пенсионера из Тарту, всего две новые ссылки: одна – на какого-то московского кинокритика, сделавшего себе хомяк на израильском сервере, другая – на очередной корпоративный проект Тима Шварцера. На Geocities – новый выпуск "Марусиных рус":
Я решила сегодня подумать о лучшем, что у нас есть: о наших детях. Во-первых, их приятно делать, во-вторых, мы любим их, когда они маленькие, и стараемся не потерять это чувство, когда они подрастут. И потому для всех малышей я предлагаю сегодня Азбуку русского Интернета.
Пусть Андрей будет А, потому что с него начался и алфавит, и русский Интернет.