Фольдекс Н
Гроб с бархатом и фиалками
Н. ФОЛЬДЕКС
ГРОБ С БАРХАТОМ И ФИАЛКАМИ
Глава 1
За последнее время бар "Келтик" мне здорово осточертел. Это был, вероятно, самый скучный кабак во всем Париже. Я был сыт им но горло. Без перерыва по пять часов бренчать на расстроенном рояле и смотреть, как зевает бармен, раскидывая меню... Каждый день у нас сидел один и тот же гость, засыпая за биржевой газетой... Шум, который ли производил своим храпом, был просто невыносим, и для такой, виртуоза как я это было просто оскорблением.
Без пятнадцати десять через заднюю дверь, как испуганная крыса, появился наш босс Сельмер и сразу же набросился на меня.
- Настроение! Настроение! Я не для того вас нанял, чтобы гости засыпали.
Ну, сыграйте теперь, Фольдекс, какой-нибудь бодрый мотив. Почему вы не играете "Альпийский вальс"?! Впрочем, для усталых современников он все равно имел бы мало значения, а вещица, которая заставила бы их проснуться, еще не написана.
Сельмер покраснел и стал орать. Я положил ему свои тридцать килограммов на фальшивый аккорд, захлопнул крышку рояля и дал понять, что я не позволю кричать на себя за какие-то паршивые шесть франков. В будущем Сельмер может сам бренчать на своем комоде.
В гардеробе, подавая ему шляпу и плащ, Иветта тихо сказала мне:
- Неужели вы покинете нас, Ники? Кто же будет рассказывать свои шутки? И поверьте мне, я всегда относилась к вам с уважением.
- Ничего, Фиалочка, - ответил я, - на следующей неделе я зайду и мы сходим вместе в кино.
Впрочем, она в самом деле недурна, эта малышка.
Я еще раз бросил прощальный взгляд на всю эту лавочку. Сельмер как раз накинулся на бармена, и я испарился через турникет. К сожалению, этой вещью нельзя было хлопнуть.
Снаружи было темно, хоть глаз выколи. Холодный, парижский зимний дождь ударил по краям моей шляпы и окончательно смыл остатки моего хорошего настроения. Я остановился, поднял воротник плаща и закурил сигарету, потом пошел, придерживаясь вдоль стен, чтобы не шлепать по лужам. Честно говоря, у меня было желание крепко выругаться, но это было бы бесцельно и от этого у меня не прибавилось бы и трех франков.
Когда я пересек площадь Сан-Филипо де Руль, мощный порыв ветра чуть не свалил меня с ног, а дождь еще сильнее забарабанил по асфальту. Длинный "крейслер" медленно проскользнул рядом со мной и остановился. Из него вышел мужчина и стал освещать карманным фонарем название улицы. Когда я подошел ближе, он крикнул мне:
Не правда ли, собачья погода? Вы, случайно, не знаете, где находится ночной клуб "Корсо".
Я ответил, что я специалист по кабаре и знаю этот клуб, как карманы собственных брюк, а также и то, что здесь его бесполезно искать, так как он находится на Монмартре.
- Объяснить мне вам дорогу трудно, - добавил я, - но если хотите, то я могу поехать с вами. Мне тоже надо в те места, я живу в ста метрах от "Корсо".
Он согласился. Мы сели в машину и тронулись. Я направлял машину разными закоулками, чтобы водитель не догадался, что мы едем, в основном, в рю Пигаль. Когда после многих поворотов стала видна неоновая реклама "Корсо", мы остановились. Вылезая из машины, человек за рулем поблагодарил меня за помощь и сказал, что такую путанную дорогу, действительно, было бы трудно объяснить.
Перед переходом улицы я должен был пропустить длинную цепь автомашин и потому я еще раз оглянулся на "Корсо". Человек с "крейслера" как раз держал открытой заднюю дверцу машины, и я увидел, как высокая дама в меховом манто с черной шелковой шалью на платинового цвета волосах выскользнула из машины и исчезла в дверях клуба.
Я проехал почти половину Парижа и не заметил, что в двух метрах позади меня в темноте сидело драгоценное существо. Так вот почему в машине веяло ароматом "Арнеджио де Ланвина".
Уже из вестибюля я заметил белый конверт, засунутый за ручку моей двери.
Ночной портье, видимо, опять вышел пропустить маленькую рюмочку, поэтому мне не было надобности бежать через вестибюль, как это я делал каждый раз из-за 2400 франков, которые я должен был за квартиру.
Придя в комнату, я бросил шляпу и плащ, вытащил из обувного ящика бутылку кальвадоса, налил себе полстакана и проглотил одним духом. После этого я взял пилочку для ногтей и осторожно вскрыл конверт. Его содержимое ошеломило меня: из конверта выпал чек на пятьсот тысяч франков и пять тысячефранковых билетов.
Я бросил якорь на краю кровати и пробежал глазами записку. Послание было от старого школьного товарища, и оно гласило:
"Воскресенье, вечер.
Мой дорогой Никки!
Час назад у одного нашего общего знакомого мне удалось получить твой адрес. Будь добр и поскорей приходи ко мне по адресу: Бульвар Капуцинов, 17, третий этаж. Я нахожусь в положении, из которого не могу выбраться. Ты знаешь мою сдержанность в жизненно-практических вещах, и единственный человек, который может мне помочь, это ты, Никки. С твоей обычной симпатичной наглостью и твоей напористостью, я уверен, что ты не бросишь меня в беде, хотя мы и ничего не слышали друг о друге в течение нескольких лет.
В спешке и заботе, твой друг Поль Бервиль.
Постскриптум: Я узнал от твоего хозяина, что ты находишься в финансовых затруднениях. Поэтому прилагаю деньги."
Разумеется, хозяин дома не упустил возможности рассказать о моей ночной жизни, о моих кутежах, неоплаченных счетах. В его глазах я был пропащим человеком.
Может быть, он и прав. Я взглянул в зеркало и стал пристально рассматривать себя. За последние годы внешне я мало изменился, но что осталось от меня - ничего! Пианист, который болтается из бара в бар, тридцать сигарет и бутылка кальвадоса в день и вечно неоплаченные счета. А когда-то я был живым, интеллигентным юношей, который верил, что сможет покорить весь мир. Поль Бервиль, наоборот, был скромным студентом-химиком, а теперь он присылает мне чек на 500 тысяч франков, не моргнув глазом, и только потому, что ему мучительна мысль, что есть люди, которые задолжали за квартиру. Судьба неразборчива: одних подымает ввысь, других загоняет в болото.
Я спрятал в карман деньги, чек и письмо, затем схватил плащ и шляпу и запер квартиру. Бросив ключ на стол портье, я вышел на улицу и остановил такси.
Десятью минутами позже я уже нажимал на электрооткрыватель двери No 17 на бульваре Капуцинов. На лестнице горел свет: она была широкой и мраморной, с зеркалами у стен. Все говорило о роскоши. Как в большинстве домов этого типа, на каждом этаже находилась только одна квартира. Дверь нужной мне квартиры на третьем этаже была приоткрыта. Я вошел.
Из передней я мог видеть открытую дверь, ведущую в ярко освещенный кабинет... И тут я увидел Поля... Конечно, наше свидание я представлял себе несколько иным. Поль Бервиль лежал на персидском ковре, и я сразу понял, что он мертв.
Я ощупал тело. Оно было еще теплым. Из раны на затылке чуть сочилась кровь. По положению трупа можно было судить, что убийца стрелял из соседнего помещения, прикрытого занавесом, рядом с которым стояли высокие часы.
Я отодвинул в сторону занавес, повернул выключатель и оказался в ванной комнате, облицованной белым кафелем. Внимательно осмотрев ее, я уселся в кресле у окна, вытащил свой серебряный портсигар и положил его вместо пепельницы на колено, после чего закурил, аккуратно спрятав погасшую спичку в карман.
Одно можно было сказать твердо: Поль определенно подозревал, что кто-то собирался его убить, иначе он не послал бы мне чек на такую большую сумму.
Для меня же теперь существовали две возможности. Первая - вернуться домой и лечь спать, оставив здесь все как есть. Бервилю теперь уже все равно ничем нельзя было помочь. Обо всем необходимом для него в дальнейшем должна была позаботиться полиция.
Вторая же возможность...
В то время, как я обдумывал все это, я бросил взгляд на труп своего теперь уже бывшего товарища. Он лежал в скрюченном положении у письменного стола. Правая рука Поля была протянута ко мне, будто он хотел поприветствовать меня. Эта деталь и определила мое окончательное решение: мне стало ясно, почему Бервиль прислал мне деньги. Он явно хотел, чтобы я сунул свой нос в это дело, пусть даже после его смерти. Может быть, еще кто-нибудь, кроме Поля, находился в опасности. Кто-нибудь, кто был ему близок.