Стена снаружи была увешана старыми объявлениями о давно прошедших событиях и листовками с местными криминальными элементами. Там также было несколько имен покрупнее; Джесси и Фрэнк[4] оба были на видном месте. Проходя мимо, я приподнял шляпу перед плакатом, мысленно желая, чтобы мои старые друзья продолжали устраивать этим ублюдкам ад.
Когда я вошел, бармен поднял голову. Дневные пьяницы не были редкостью; большинство из них выглядели свежими, с железной дороги с пятнами грязи и пота на одежде. В основном это были китайцы и негры - "танцоры ганди"[5]. У меня никогда не было проблем с человеческой кожей; их души забирались так же легко, как и у белых людей.
Несколько мужчин сидели за столиками и пили. Заведение было достаточно процветающим, чтобы позволить себе постоянного пианиста; он играл очень энергично в углу и даже пел. Я воспользовался моментом, чтобы оценить голос мужчины, прежде чем направился к задней части здания, низко надвинув шляпу на лицо. Я не хотел рисковать тем, что мое имя и данные ещё не были на одной из этих листовок снаружи.
Парикмахер только что закончил подметать после ещё одного клиента. Он нервно заерзал, когда я снял пальто и повесил его чуть ниже шляпы на ближайшую вешалку. Его волосы были гладко зачесаны назад, почти черные, как смоль, маленький клок торчал сзади. Он не выглядел особенно старым, но вряд ли за ним бегает много женщин; его лицо было слишком узким и изможденным, чтобы можно было подумать, что он приехал сюда вместе с остальными работниками ранчо.
Я занял свое место в кресле, встретившись взглядом со своим и его отражением в зеркале. Парикмахер занял свое место позади меня. Он чуть не забился в конвульсиях, когда заметил клеймо у меня под глазом.
- Это... это будет... – он судорожно вздохнул, прежде чем продолжить, - пятьдесят центов за бритье и стрижку. Двадцать пять за что-то одно.
Я протянул руку и бросил две монеты в его дрожащую ладонь, пытаясь успокоить его.
- Успокойся, брадобрей, я не собираюсь сегодня проливать кровь.
Парикмахер, казалось, принял мои слова всерьез. Я не расслабился, не совсем; пуля, возможно, не коснулась бы меня, но бритва могла пролить кровь быстрее, чем я смог бы пристрелить его.
Нервного человека может вывести из себя все что угодно, и я узнавал это не раз и не два, но мое любопытство не могло быть отвергнуто.
- Как тебя зовут, брадобрей?
Рука мужчины слегка дернулась, нарисовав маленькую красную щель рядом с моей челюстью. Он промокнул её грязной тряпкой.
- Шерман, сэр.
- Шерман... - пробормотал я про себя, позволяя имени течь по моему языку, пробуя его на вкус. - Расскажи мне свою историю, Шерман.
Рука парикмахера дернулась, когда он начал брить. Он слышал истории, которые я оставил позади. Он знал, что это закончится одним из двух способов.
- Пожалуйста, сэр, я не хотел.
Кровотечение прекратилось. Он указал на порез в зеркале. Кровь перестала течь; на моей челюсти осталась не большая проплешина в длинной бороде, которую я носил. Мои волосы все еще нуждались в уходе.
- Расскажи мне свою историю, Шерман, и не заставляй меня повторять снова.
Парикмахер рассказал, что он из Огайо, янки. Во время войны он работал на профсоюз, никогда не был женат, никогда не интересовался женщинами, говорил, что они ему не интересны. Он просто хотел заработать денег и больше практиковаться в своем ремесле.
Я слушал его рассказ, пока мой пистолет шептал. Прошло слишком много дней с тех пор, как я собирал что-то, кроме истории; ни душ, ни жизней, ни скальпов, ни глаз... это было похоже на лихорадку. Это был голод, вот в чем была горькая правда. Жажда смерти не покидала меня с тех пор, как нам с братом вручили оружие.
Джон Мэддокс, ирландишка, скоро почувствует это.
Это было все равно что смотреть на незнакомца, когда парикмахер Шерман срезал последние выбившиеся волосы с моего подбородка. Он оставил щетину и зачесал мои волосы назад, чтобы они были аккуратными и блестящими. Если бы у меня хватило ума, я мог бы прекрасно сойти за представителя высшего общества янки.
Я встал со стула, и Шерман сдернул с меня фартук. Я увидел, как темные локоны упали на пол черными клубками. Он нервно стоял, не зная, что я собираюсь делать. Это была реакция большинства мужчин, которые знали, кто я такой.