- Подношение мяса, скальпы белых людей. Мне нужно поговорить с тобой.
Медведь не ответил, когда я бросил четыре куска шерсти и плоти поверх него в темноту. Его глаза долго смотрели на меня, прежде чем он издал длинное дрожащее фырканье и неторопливо ушел в ночь.
Я снова сел на бревно и стал ждать. Мои мысли, как всегда, вернулись к Централии, к лицам двадцати двух мужчин, которые не хотели умирать. Некоторые из них все еще кричали из бутылок в моем дилижансе.
Конечно, мы выиграли битву после этого; их скальпы были достаточно хорошей платой, чтобы гарантировать это. Это было сделано ради дела, а не в моих целях. Причины были для болванов и простаков, которые верили, что мир несется на крыльях ангелов, и чаще всего они находили пулю.
Что-то шевельнулось на краю света от костра. Я уже давно ожидал, что огонь погаснет, но все растопки, которые собрал мой учитель, горели хорошо и сильно. Я держал руку на пистолете, когда из темноты вышел человек. Он был одет в меха и мокасины. Белая краска на лице придавала ему вид мертвеца, вышедшего прямо из могилы. Его лоб был содран, скальпирован так же, как и у его людей. Куски тотемов и драгоценностей висели у него на шее, все еще капая кровью из перерезанного горла. Два глаза, которые горели с дикой интенсивностью, уставились на меня.
Мертвый Медведь, мой учитель.
Я спокойно поднял руку, и он сделал то же самое, не двигаясь и не говоря ни слова. Пистолет не шептал мне, чтобы я стрелял, не тогда, когда не было пролитой крови. Он сел на противоположное бревно и уставился на меня широко раскрытыми глазами, так что чернота почти касалась краев.
- У меня пленник, который знает, где найти убийц, я подобрал его в Форт Силле. Надеюсь, вы знаете о том, что там произошло.
Старый шаман не ответил. Огонь мерцал в его глазах, его рот искривился в глубокой гримасе.
Откуда-то издалека донесся глухой рев. Койоты бежали с испуганным визгом, и раздавались звуки рвущегося мокрого мяса.
- Я собрал их истории, их души за то, что они сделали, что еще они сделают. Я клянусь в этом вами и своим словом.
Мертвый Медведь молча протянул руку и достал томагавк, вырезая узоры на земле, в то время как его глаза были сосредоточены, голова слегка наклонена.
- Между нами все закончилось не очень хорошо. Я извратил ваши учения так же, как и всех остальных... - я поднял пистолет так, чтобы он мог видеть. Он отпрянул, оскалив зубы. - Такая же реакция должна была быть и у меня, но вы, Лусианна, старый Штольцфус из аппалачей, все вы позволили мне научиться вашему ремеслу. Это долг, который я давно должен был выплатить.
Я сунул пистолет обратно в кобуру, подобрал брошенный прутик и закрутил его в красном пламени. Теперь наступил риск, опасность, которой я подвергну себя вместе с Джейком Хоу, хотя мне было не наплевать на его жизнь, пока он указывал мне на нужных людей.
- Вы злитесь, учитель, я вижу это ясно, как божий день. Похоже, вы убили много бизонов, и скоро, я думаю, перейдёте к людям. Я бы пошел тем же путем, если бы мое священное стадо было осквернено и меня оставили бы гнить под солнцем.
Руки Мертвого Медведя вцепились в дерево, глубокое рокочущее рычание эхом отдавалось между сомкнутыми губами, дикое, жаждущее вонзить зубы во что угодно. Мы расстались в плохих отношениях, и он не собирался ничего исправлять, но этот рык дал мне понять, что моя кровь пахнет сладко. Свежий слой страха, чтобы приправить кости.
- Вы можете злиться, пока не перегорите. Может быть, огонь тлеет, может быть, ваш гнев умирает; в любом случае, это не совсем мирно. Я готов взять вас, положить вас должным образом, прочитать все надлежащие обряды народа. Вы будете отдыхать спокойно и свободно.
Рычание в горле моего учителя стихло. Я сделал свое предложение, и не было смысла пытаться подсластить сделку чем-то еще. Я наблюдал, ждал и держал руку на пистолете.
Мертвый Медведь встал. Я не сводила с него глаз. Он сделал шаг вперед, потом еще один. Томагавк волочился по земле, уничтожая маленькие рисунки, которые он нарисовал в грязи. Он протянул руку, его кожа так туго обхватила коричневые пальцы, что они с таким же успехом могли быть обсидиановыми костями. Они коснулись клейма под моим глазом, прикосновение послало укол боли, агонии, которая была глубже, чем плоть.
Стыд проходит через душу, и боль от этого не так легко излечивается.
Лицо моего учителя приблизилось, его рот завис над моим ухом. Я чувствовал его дыхание – кровь и сырой запах костного мозга; пыль с того места, где он лежал, была между его зубами.
Дыхания не было, мертвецы не дышат, но я слышал это слово ясно, как предсмертный хрип.