— После визита к вам мне следовало догадаться, что за всей этой слежкой стоите вы. — Все части шарады быстро складывались у Тома в голове воедино, но он все еще не мог поверить, что это правда. — Полагаю, это вы приказали украсть мой лэптоп. А тот человек, который следил за мной в Афинах? Мне сообщали и о летнем ночном визите каких-то негодяев на раскоп в Дикте, но тогда там ничего не тронули. Это тоже ваших рук дело?
— Да. Я видел и статую, и стелу, но без вашей помощи они бы меня сюда не привели. Статуя действительно великолепна — точнее, была великолепна. — Оскар сделал паузу, чтобы Том мог осознать то, в чем он фактически признался. — Вы не сочли нужным рассказать мне о голове… Слишком болезненно для вас, да, мистер Карр? Как мне хотелось вынести ее вам на серебряном блюде вчера, когда вы приходили ко мне в галерею. Но это было бы слишком мелодраматично, не правда ли? — Он снова помолчал, давая возможность Тому осмыслить значение своих слов.
— Уильямс, вы безумец! Вам никуда с ней не деться. У Интерпола уже есть фотографии головы. Вы никогда ее не продадите.
— Не все сводится к деньгам, мистер Карр. Хотя по мне так достаточно. — Оскар ухмыльнулся. — Жаль, что никто никогда не увидит этой камеры и не узнает истории о папе Александре Седьмом и его поклонении Александру Великому. Полагаю, Ватикан не будет возражать, если все это будет сочтено атрибутами языческого идолопоклонства. Ведь папе подобное не пристало — чтобы не сказать больше.
— Вам никогда всего этого не вывезти отсюда, — воскликнула Виктория. Она была одновременно шокирована и разгневана.
— Напротив, моя дорогая. Не пройдет и нескольких часов, как саркофаг и его бесценное содержимое покинут эти пределы, и я знаю человека, который поможет мне это осуществить. Вскоре все это уже будет на пути за пределы страны. — Оскар повернулся к одному из мужчин, стоявших у него за спиной, и по-итальянски велел ему позвонить человеку по имени Пьетро и немедленно вызвать его.
— Но как вам удалось так быстро сюда добраться? — спросил Том. — Ведь, покинув вашу галерею, мы прямиком отправились в аэропорт, а приземлившись в Риме, — сюда.
— В моем бизнесе время решает все, — соизволил ответить Оскар. Он пребывал в эйфории, снова ощущая себя человеком, держащим в руках бразды правления. Накануне Карр довольно резко оборвал свой визит к нему, сегодня он такого не допустит. Его слова должны были стать последним, что Карр услышит в своей жизни, и он желал в полной мере насладиться моментом, когда он это осознает.
— Я одолжил частный самолет у своего приятеля и оказался в Риме раньше вас. С первого момента, когда вы ступили на землю, за вами следовали мои люди. И вы сами привели меня прямо сюда. — Он сделал паузу, чтобы полюбоваться ужасом, запечатлевшимся на лицах Тома и Виктории. — Игра обошлась мне недешево, но все затраты я верну с лихвой. Золотая корона, кинжал и бюст Александра уйдут за очень хорошую цену. Чтобы найти покупателя на саркофаг и мумию, потребуется время, но они тоже принесут очень хорошую прибыль. Конечно, продать «Ларец “Илиады”» целиком не удастся. Придется разделить книгу на части — если она вся здесь, а я уверен, что так оно и есть. — Оскар самодовольно ухмыльнулся. — К тому же подобным образом я получу гораздо больше денег. В конце концов люди привыкли созерцать древности во фрагментах — разбитую урну, статую без головы или без ног. Думаю, что буду продавать книгу по главам — так она по крайней мере хоть в каком-то смысле сохранит цельность. — Оскар снова замолчал, хотел убедиться, что его слушают. — Хотя из практических соображений было бы выгодней продавать по страничке. Безусловно, сначала я наслажусь книгой сам. Подумать только, ведь Александр Великий был последним, кто читал ее до меня. — Оскар вперил взгляд в глаза Тому, на его губах играла зловещая улыбка. — Некоторые осуждают то, что я делаю, — продолжал он. — Считают, что разграбление древностей губит археологические источники — бла-бла-бла… Не утруждайте себя подобными мыслями, мистер Карр. — Оскар всегда взвинчивал себя, когда думал о тех, кто поучал его насчет важности сохранения археологического наследия в целостности. — Здесь полно людей, которые такие соображения ни в грош не ставят. Мне нет нужды продавать свои находки американским музеям. Я обращусь к японцам, арабам, китайцам. Или к русским. Существует множество покупателей, которые не задают лишних вопросов, когда им предлагают нечто, чем они хотят обладать. В конце-то концов кто вправе судить, кому могут и кому не могут принадлежать древности? Все эти разговоры о национальном культурном достоянии — чушь. Ради Бога! Современное итальянское государство основано позднее музея Метрополитен. Почему его претензии на произведения искусства нескольких тысячелетий давности нужно считать более справедливыми, чем претензии кого-то другого? Все это политика, если хотите знать мое мнение. Вы думаете, они действительно пекутся об искусстве? Черта с два! Люди с древних времен присваивали найденные в земле произведения искусства. То, что я делаю, — всего лишь давняя, освященная веками традиция. Древние римляне были мастерами этого дела! Из Греции они вывезли все, что хотели. В моей книге Верес[59], наместник Сицилии, против которого обвинителем выступал Цицерон, был бы героем.
59
Гай Лициний Верес (114—43 гг. до н. э.), в 73–71 годах, будучи наместником Сицилии, отличился многими злоупотреблениями, в том числе и в сфере искусства, за что по возвращении в Рим был предан суду. Обвинителем против него выступал Цицерон.