— Протагор сказал: «Человек — мера всех вещей». Кто-то думает, что он придавал особое значение индивидуальности, считая будто все пропускается через взгляд отдельного человека и фильтруется им. Такова, мол, его теория восприятия. Другие же полагают, будто это означает, что Протагор не верил в богов.
Том неторопливо приблизился к ним:
— А есть и такие, кто предпочитает считать, что мерой всех вещей является искусство. Подлинное искусство.
— А, это ты, — сказал мужчина. — Чего же еще ожидать от музейного хранителя? Как это тебя отпустили из музея?
— Всего на две недели, чтобы поработать здесь, в Школе, съездить в Дикту и еще кое-куда в Европу. Завтра буду работать в «Геннадионе», а послезавтра уеду на Крит. — Том повернулся к даме. — Разрешите представиться: меня зовут Том Карр. Занимаюсь греческим и римским искусством. Работаю в Метрополитен.
Молодая женщина посмотрела Тому прямо в глаза, лениво протянула руку и сказала:
— Привет. Я — Сэнди Милкен, стажируюсь в этом году здесь, в Школе. А вообще учусь в Мичиганском университете. — Прежде чем она успела сообщить что-либо еще, в столовой прозвучал гонг. — Кажется, зовут ужинать, джентльмены. Давайте продолжим дискуссию за столом, если не возражаете.
И они вместе с остальной публикой проследовали в столовую, где уже были накрыты для ужина длинные деревянные столы. По всей их длине горели свечи в тускло мерцавших канделябрах, что придавало оформлению комнаты несколько средневековый облик. Здесь собралось сообщество ученых, и разговоры не стихали ни на миг. За первым блюдом — чечевичным супом под доброе пелопоннесское красное вино из Немеи, Брюс, профессор классического отделения Южно-Калифорнийского университета Беркли, рассуждал о ценности бобовых.
— Вы, конечно, знаете, что у чечевицы в Греции давняя история. В древние времена она была здесь главной сельскохозяйственной культурой. Сам Пифагор расхваливал пользу бобов для здоровья.
— Кажется, он же первым заметил, что от них пучит, — в тон ему с серьезным видом подхватил, поднимая бокал с финном, Джон, другой бородатый профессор.
— Пифагор, разумеется, был блестящим математиком — его теорема до сих пор не дала течи. Но на мой взгляд, он не был чужд и некоему знахарству, и не только потому, что был вегетарианцем. Его мистические воззрения на жизнь и реинкарнацию кажутся мне граничащими с шарлатанством, — заметила Сэнди.
Тут в разговор вступил Том:
— Интересно, что в третьей четверти шестого века до новой эры Пифагор посетил святилище Зевса в Дикте. Порфирий[21] сообщает, что на пути из Малой Азии в Италию Пифагор заехал на Крит. Он высадился на берег в Дикте, где прошел обряд очищения, который свершил над ним один из жрецов с помощью так называемого громового камня — каменного топора эпохи неолита, который, как считалось, остался на земле в том месте, куда Зевс ударил молнией. После обряда очищения требовалось, чтобы Пифагор, надев на голову венец, сплетенный из черной шерсти, всю ночь пролежал на берегу лицом к морю, что символизировало своего рода второе рождение. Он посетил диктейское святилище, совершил паломничество в пещеру Зевса — легендарное место его рождения — и провел там целый лунный месяц. Вы знаете, что мистические обряды, посвященные Зевсу Диктейскому, имеют много общего с религией Древнего Египта, которая, как известно, интересовала Пифагора. Это и неудивительно, учитывая тесные связи между Египтом и его родным островом Самосом. Там, на Самосе, были сделаны изумительные египетские находки из святилища Геры, относящиеся к седьмому и шестому векам до новой эры… Но, Брюс, расскажите мне о воззрениях древних на реинкарнацию.
— Для греческой религии идея реинкарнации не была центральной. Но Пифагор, я думаю, не следовал господствовавшим тенденциям. Наиболее популярно и ясно это верование изложено в эпических поэмах Гомера. После смерти ваш дух, или, если хотите, душа, проделывала путь по реке Стикс в подземный мир, царство Аида. В «Одиссее», когда герой спускается туда, чтобы встретиться с духом умершего Ахилла, величайший из воинов говорит ему, что предпочел бы быть последним человеком на земле, чем царем в царстве подземном. А еще есть пассаж в «Илиаде». Ахилл выбирает свою судьбу: прожить долгую и скучную жизнь дома или короткую, но славную как величайший герой Троянской войны и обрести бессмертную славу.