Уцепившись за его рюкзак, я с грехом пополам спустился по склону к машине.
Гиацинт рванул с места, как вихрь. И все же недостаточно быстро, чтобы избежать попадания в стекло пули из карабина. Наш любезный шофер взял нас на мушку еще тогда, когда мы были на вершине холма.
— Этот придурок палит в нас, как в голубей! — завопил мой бывший стажер, а машина тем временем выехала на асфальтированное шоссе. — Если он вызвал копов и дал описание нашей тачки, дело дрянь.
— Да гоните же! — поторопил я Гиацинта.
— Это лучший способ привлечь к нам внимание.
— Почему этот тип называл тебя падре? — спросил Ганс.
— Кстати, это был тот самый субъект, о котором я вам рассказывал, — вмешался я. — Фальшивый грек.
— Я так и думал.
— Похоже, он был неплохо с вами знаком.
— Об этом, если вам угодно, мы потолкуем позже.
— Падре, — не унимался Ганс. — Разве не так называют кюре?
Гиацинт, заметно раздраженный, кивнул.
— Я учился у иезуитов, — объяснил он. — Это навлекло на меня целый град издевательств со стороны городской шпаны.
— Ты хотел стать священником?
— Иезуитские учебные заведения посещают не только будущие прелаты, Ганс.
— Это был он, наш загадочный преследователь, не так ли? — полюбопытствовал и я.
Наш водитель резко затормозил, застав нас врасплох.
— Ты почему остановился посреди дороги? — закричал перепуганный Ганс.
Гиацинт повернулся к нам, он был вне себя.
— Вы уйметесь наконец оба?
Но поскольку наш юный спутник съежился на своем сиденье, а я в молчании уставился на дорогу, он вздохнул и сменил гнев на милость:
— Он самый.
И снова нажал на газ среди неловкого молчания.
Я первым рискнул его нарушить, когда увидел щит с дорожными указателями:
— Гиацинт, вы нас везете прямиком в порт, а ведь все наши вещи остались в гостинице.
— Не беспокойтесь. Я распорядился, чтобы их доставили на борт.
— Вы и впрямь ничего не упускаете из виду, так?
Он поблагодарил меня красноречивым взглядом, но вслух высказался так:
— Если бы пропали ваши миленькие шорты, Морган, это разбило бы мне сердце. Ведь они так великолепно подчеркивают ваши формы!
Ганс подавился похабным смешком, а я закурил сигарету, сочтя за благо промолчать, и только молился про себя, чтобы на нас не выскочила полицейская машина и блюстители закона не предложили бы съехать на обочину и остановиться. Впрочем, за все время пребывания на Хиосе нам только одна такая и встретилась. Она, завывая сиреной, неслась в южном направлении, и сидящие в ней не обратили на нас никакого внимания. Да ведь и то сказать, наш маленький белый автомобиль ничем не выделялся среди сотен других, что колесили по городу в разгар туристского сезона.
В порту нас ждали двое, оба в сером. Они помогли нам подняться на борт элегантного прогулочного катера, который почти тотчас отдал швартовы.
7
Когда уже после восхода солнца я продрал глаза, выплыв из беспокойных глубин сна, мы полным ходом шли к Александрии по Ионическому морю мимо островов Греческого архипелага. Капитан, немногословный мужчина лет сорока, объяснил мне, что мы только что оставили позади Тиру, вскоре у нас будет заход в промежуточную гавань на Крите, там стоянка два часа, потом напрямик двинемся в Египет.
Покинув капитанский мостик, я принял душ и пошел потолковать с Гиацинтом. Он ждал меня в очаровательной гостиной, отделанной фигурными панелями из тикового дерева и меблированной в колониальном стиле, что на судне смотрится странновато.
Гиацинт говорил по телефону, а меня жестом попросил присесть и угоститься чем-нибудь из блюд, расставленных на большом столе. Я ограничился чашкой кофе и несколькими бисквитами.
Немного погодя он с мрачным видом положил трубку.
— Проблемы? Я думал, мы со всем разделались.
— Ваши бы слова да Богу в уши, доттор Лафет.
— Я же просил вас не называть меня так. Ну, что еще стряслось?
— Марко Да Альмейда. Ваш фальшивый грек.
Я осушил первую чашку кофе и, закурив сигарету, налил себе еще одну.
— Да кто он, этот тип?
Гиацинт достал из шкафа пластмассовую коробочку и, отодвинув в сторонку блюда с кушаньями, поставил ее передо мной. Она была до отказа набита щипчиками, пинцетами, шильцами, напильниками и прочим инструментом. Сначала я не понял, что мне делать со всем этим, но Гиацинт, встретив мой вопросительный взгляд, приподнял тряпицу, под которой обнаружилось похищенное нами распятие.
— А, понятно. Однако вы не ответили на мой вопрос, — буркнул я, отодвигая прочь свой кофе: мне не терпелось приняться за работу.
Тогда он сел со мной рядом и стал объяснять, что этот Да Альмейда был из тех, кого в преступной среде зовут браконьерами. На их языке это слово обозначает того, кто ворует на раскопках. Этакий псевдоискатель приключений, продающий свои услуги, как и свои находки, любому, кто хорошо заплатит, зачастую и весьма известным коллекционерам или богатейшим из бизнесменов.
— Вроде Гелиоса?
— Нет. Гелиос никогда не стал бы иметь дело с подобным типом. Чего не скажешь о многих персонах его… гм… породы, если позволительно так выразиться. Мы с этим Да Альмейдой часто сталкивались по разным поводам, и все со скрежетом, я уж думал, что благополучно избавился от него четыре года назад, в Рио.
Я осторожно просунул шпатель из тех, какими орудуют скульпторы, туда, где анк прилегал к кресту, и он тут же отскочил. Те, кто соорудил из этих двух предметов распятие, не слишком усердствовали. Клей, использованный как фиксатор, оставлял желать много лучшего.
Анк был настолько легким, что стало очевидно — он полый. И следовательно, хрупкий. Я пристроил на правый глаз лупу, с какой обычно работают ювелиры, и стал вглядываться уже профессионально. Там, куда нанесли клей, металл, прикрытый тончайшей пленкой позолоты, нисколько не пострадал. Ни малейшего следа ржавчины. Любопытно.
— Как по-вашему, с какой целью сей португальский Лазарь, столь некстати восставший из мертвых, таскался за нами по пятам? — продолжал я.
Мой собеседник только молча пожал плечами.
Тщательно промыв шило, я стал выковыривать кусочки засохшего клея, приставшие к поверхности древнего фетиша.
— Гелиос позвонит мне, как только выяснит, в чем тут дело, — с некоторым запозданием обронил Гиацинт.
— Это с ним вы сейчас говорили? — спросил я, вспомнив, что застал его за телефонным разговором. — Он сообщил что-нибудь новенькое о моем отце?
— Да, его вот-вот отпустят.
Услышав это, я и думать забыл о том кусочке присохшего клея, с которым только что вступил в поединок, вооружившись шпателем. Моя реакция, похоже, позабавила Гиацинта.
— Разве я не дал вам слово, что мы сделаем все для его освобождения?
Всю свою признательность я вложил в улыбку: не хватало слов, чтобы выразить, какое облегчение мне доставило это известие, и я, ища, что сказать, машинально продолжал очищать анк.
— Не знаю, как мне вас… Не может быть! — Лупа, что была у меня на глазу, со стуком упала, Гиацинт даже вздрогнул от неожиданности. — Это же… Это титан!
— Как и Александров меч?
Я схватил полотенце, потер металл, и показалось клеймо. Увидев его, мой компаньон выругался по-итальянски. Рука, сжимающая молот. Клеймо Гефеста…
— Теперь мы знаем, за каким чертом Гелиос послал нас к черту в пекло, — процедил я. — А вам он ничего не сказал?
Гиацинт медленно покачал головой. Он был сражен.
Вечером мы собрались за тем же столом — Ганс, Гиацинт и я. Настроение было так себе: ни Богу свечка, ни черту кочерга. Сидели, тупо пялясь на титановый анк. Он лежал посреди стола, очищенный от позолоты. На обеих плоских его сторонах, так сказать, спереди и сзади, теперь стали видны египетские буквы и рисунки, для меня абсолютно непонятные. Нанесены посредством инкрустации — уж не знаю, каким чудом этого можно было достигнуть: в металл вделаны кусочки стекла, полученного спеканием.
— Ну, и чего вы ждете? — не выдержал Ганс, с вызовом глядя по очереди то на меня, то на Гиацинта. — Думаете, он заговорит?