Я взял анк, повертел его, разглядывая со всех сторон при свете лампы.
— Надо бы его сфотографировать и послать надписи Этти, пусть расшифрует.
— В конторе есть сканер, — сообщил Гиацинт. — А вы и вправду ничего не сможете из него вытянуть?
Он протянул мне лупу, пришлось ее взять. Итак, с одной стороны анк был покрыт египетскими письменами, которые для меня темны, другую же, по-видимому, занимала весьма тонкой работы фреска или фриз. Анубис и фараон, обращенные лицом друг к другу. Бог с шакальей головой держит в руках анк и посох. Над головами их обоих изображены весы. На одной чаше покоится перо, на другой сердце умершего. На переднем же плане просматривается третий персонаж, судя по всему, жрец, поскольку он, коленопреклоненный, благоговейно простирает руку, будто стремясь коснуться ею руки Анубиса, потрясающего анком. Однако создается впечатление, что фигура жреца не является частью фрески или фриза.
— Как они ухитрились внедрить стекломассу в титан, да чтобы все это не сплавилось в один ком? — подивился Ганс.
— А ты вспомни костяную рукоятку меча Александра, — проворчал я.
— Так ты все еще не знаешь, как он управился, тот парень, что это сделал?
С выражением немого вопроса я обернулся к Гиацинту.
— В этом конкретном предмете я компетентен не больше вашего, — заверил тот. — Наперекор тому, что вы, кажется, себе вообразили, в секреты богов я не посвящен. Я это отсканирую и по мейлу отправлю в Дели, нашим людям. Они все передадут Этти.
Когда Гиацинт удалился, мой бывший стажер, толкнув меня в плечо, заржал насмешливо:
— Он что, всегда так взрывается, когда его о чем-то спросишь?
— Перестань, Ганс. Сейчас не время выяснять отношения.
К Александрии мы подошли глубокой ночью. Сойдя на берег, получили от людей Гелиоса наши паспорта, оформленные по всем правилам, и фальшивые документы, свидетельствующие, что анк зарегистрирован. Сквозь таможню мы проскочили легко, как поздравительные открытки — в щель почтового ящика: «Добро пожаловать, господа профессора, ваш приезд для нас большая честь» Но меня это уже не поражало.
— Как-то странно, что мы снова здесь. — заметил Ганс. — А теперь куда? В супердомик Гелиоса, как в прошлый раз? — (Гиацинт кивнул, забираясь в машину — она тоже нас ждала.) — Первым делом плюхнемся в джакузи!
Резиденция Гелиоса уютно расположилась в глубине великолепного и чрезвычайно обширного горного плато, которое простиралось более чем на два десятка километров. Там Египет обретал модерновый облик, поражая глаз чудесами новой технологии. Пляжи и затейливые строения во вкусе поклонников футурологии сменяли друг друга, приноравливаясь к прихотливым извивам береговой полосы в веселом разгуле синевы и белизны. Великолепие довершали пышные вкрапления зелени, весьма продуманно разбросанные тут и там.
Охранник в ливрее взял у Гиацинта ключи от машины и сам отогнал ее на парковку.
Таща на плечах свои рюкзаки, мы прошли через холл, который весь сверкал зеркалами и позолотой. Гигантский лифт отвез нас на последний этаж, и, когда он с легоньким мелодическим позвякиванием остановился, мы оказались на площадке, где в нас уставились одновременно две камеры слежения. При помощи электронной карты, которая здесь заменяла ключ, Гиацинт открыл единственную дверь, что там имелась.
— После тебя, Ганс, милости прошу!
Юнец ринулся к ванной прямиком, безошибочно, будто всегда здесь жил. Вот это прыть!
Вслед за ним вошел и я, сбросив свой рюкзак на пол. Александрийские апартаменты Гелиоса, громадные и снабженные идеальными кондиционерами, занимали почти весь верхний этаж. Декор являл собой образец современного дизайна — все голо и светло, мебель выдержана в строгих, блеклых тонах, без намека на броский орнамент и очень удобна. Всюду преобладали простые, четкие линии.
Коллекционные произведения искусства, представленные здесь, были немногочисленны — в основном модерновые бронзовые статуи и картины, говорящие о трепетном почтении современного вкуса к пустоте.
Я развалился на белоснежном кожаном канапе, а Гиацинт достал из бара-холодильника две банки пива. Одну вручил мне, а с другой скрылся в соседней комнате.
Когда он возвратился, облаченный в купальный халат, я уже приканчивал свое пиво.
— Мейл, который я отправил вашему брату, не был прочитан, — сообщил он, садясь со мной рядом. Взял мобильник, принялся набирать длинный номер. Я смотрел на него, чувствуя, как сердце начинает щемить все сильнее и сильнее. — Автоответчик, — вздохнул он. — Мобильник вашего брата или отключен, или вне досягаемости сети. — Он набрал другой номер. — Марта? Это Гиацинт. Выведи меня на контакт с Этти Лафетом, в Дели. Да, срочно. — Он ждал, нетерпеливо постукивая ногой по полу. — Алло? — (Я навострил уши.) — В таком случае дай мне бюро администратора. Алло? Администратор? Мне нужно связаться с одним из ваших клиентов, месье Лафетом Номер 87. — (Я увидел, что он бледнеет.) — Когда? Благодарю вас.
Он положил трубку и повернулся ко мне, вконец растерянный.
— Что такое? — От страха у меня аж живот подвело. — Где мой брат?
— Со вчерашнего дня Этти больше не фигурирует в реестре гостиницы. Он зашел за своими вещами и расплатился по счету.
Кровь застыла у меня в жилах, в воображении зароились, громоздясь одна на другую, наихудшие гипотезы. Я тотчас взбунтовался:
— Что это еще за новости? Я-то думал, вы его оберегаете!
Не отвечая, он знаком попросил меня зажечь ему сигарету, а сам снова схватил мобильник:
— Марта? Это опять Гиацинт. Где Джеймс и Энтони? — Его лицо прояснилось, а я с бьющимся сердцем уже протягивал ему сигарету. — Они в пределах досягаемости? Давай-ка их сюда, моя прелесть. Все хорошо, — бросил он мне, подкрепив слова ободряющим кивком.
Я немного успокоился. Гиацинт между тем отошел подальше и долго толковал о чем-то со своими сподвижниками. Но как только он с ними распрощался, я подступил к нему:
— Где мой брат? Почему он не остался в гостинице? Что с ним случилось?
— С ним ничего серьезного. Да не делайте такое страшное лицо, успокойтесь: у него все отлично. Как мне только что сообщили, Рама Патель с сегодняшнего утра находится в тюрьме в Дели. Он во всем сознался. Ваш отец будет освобожден в самое ближайшее время. Все идет, как было задумано.
Я мысленно возблагодарил всех богов индийского субконтинента. Будь здесь сейчас Ганс, я бы от избытка чувств прижал его к груди, но поскольку, кроме Гиацинта, сжать в объятиях было некого, я счел за благо воздержаться. Просто сказал:
— Не знаю, как мне вас благодарить.
— Прекрасно знаете. Найдите эту чертову маску.
— Мы с братом оба сделаем для этого все, что в наших силах, как только папа будет возвращен во Францию. Тогда Этти сможет присоединиться к нам.
Гиацинт встал. Пощелкал зачем-то пальцами.
— Видите ли, Морган… Все получается не совсем так. — (Я снова напрягся.) — Не Этти, а наши люди доставят во Францию вашего отца. Потому что Этти уже находится там, — он глянул на часы, — по меньшей мере часа два.
— Вы принудили его покинуть Индию, бросив там папу? — Я аж задохнулся.
— Ничего подобного. — Он покашлял, пытаясь скрыть смущение. — По правде говоря, это индийские власти его вытурили.
— Что?! — завопил я.
— Да я пока что и сам знаю не больше вашего. Сожалею, но…
Солнце уже встало, когда раздался звонок. Ганс подскочил на канапе, где он мирно почивал, а Гиацинт пошел открывать.
Два здоровенных субъекта, на вид лет тридцати, облаченных в строгие — только серое с белым, — но изрядно попорченные костюмы, ввалились в апартаменты, подталкивая перед собой Этти. Вид у них был какой-то запуганный, если судить по их неуверенным жестам и кислым физиономиям, они словно бы не вполне понимали, как с ним надлежит обходиться.
— Профессор! — приветствовали они меня, сваливая на пол багаж моего братца. — А, и ты тут, Ганс!
— Здорово, парни, — весело ответствовал последний, во все глаза пялясь на Этти.