Через полчаса Ганс стал проявлять признаки нетерпения.
— И он еще собирается посетить Дели! — насмешливо поддел его Этти.
Я выбросил свою недокуренную сигарету в окно и поспешил снова закрыть его. После двух суток, проведенных в монастыре среди пустыни, оглушительный шум улицы, смесь пищевых запахов и вони ночных горшков — все это было воистину нестерпимо.
Лихо огибая препятствия, наш шофер ухитрился, пусть и не по прямой, продвинуться в направлении нильского берега.
— Нет, сколько можно? Обрыдло! — кипятился Ганс, окончательно выйдя из терпения.
— Куда мы, собственно, едем? — осведомился я.
— В «Хилтон»!
Кассандра усмехнулась, не скрывая, что довольна, да и Ганс потирал руки, радостно приветствуя это сообщение.
«Хилтон-на-Ниле» находится в двух шагах от Египетского музея и представляет собой роскошный дворец, высящийся на скалистом выступе; к услугам постояльцев бассейны, рестораны, кафетерии, теннисные корты и прочая развлекаловка. Окна нашего номера, состоящего из пяти комнат и громадного салона, выходили на Нил, и Ганс, пораженный открывающимся видом, сразу вышел на балкон полюбоваться.
Открыв рот, он всецело предался своим фантазиям, сменявшим друг друга в ритме бегущих волн, позолоченных лучами полной луны и отблесками городских огней. Каир — или по крайней мере та его часть, что открывалась взгляду, — отсюда казался городом из «Тысячи и одной ночи», сказочно искрящимся, изобилующим пышными садами.
— С Гангом это не сравнится, — заявил мой братец, внезапно обуянный демоном дешевого патриотизма, чем всех рассмешил.
Коридорный принес нам ужин с шампанским — на него мы не поскупились.
— Наслаждайтесь, — посоветовала Кассандра. — Возможно, это последняя трапеза.
Мои мысли приняли столь болезненное направление, что шампанское показалось горьким, и я, так же как братец, с отвращением отодвинул свою тарелку.
— Кто пожертвует собой и сходит в паркинг за посохом? — спросил Этти.
Все уставились на Кассандру, и она, окинув нас презрительным взглядом, удалилась.
— Ненавижу эту фифу! — проворчал Ганс, вытирая жирные руки безупречно белой салфеткой, мягкой, но плотной.
Гиацинт налил себе чашку чаю и развалился с ним рядом на богато расшитом диване.
— Как Гелиос относится к нашему… партнерству? — с беспокойством осведомился я, зная, что вскоре после нашего прибытия он звонил своему боссу.
— Это его позабавило.
Присев к ним на тот же диван, Этти спросил:
— А наш отец?
— Вы сможете поговорить с ним завтра. Он мне обещал. Гелиос свяжется с нами до полудня.
Кассандра возвратилась с легким тентом из кемпинга, снятым и уложенным в длинный чехол из непромокаемой пестрой ткани — морская волна и цветы фуксии — с оттиском логотипа знаменитой фирмы, выпускающей спортивное снаряжение.
— Вы хотите спать на балконе? — пошутил Этти.
— Если вы замените мне подушку, — парировала она, обольстительница этакая, — я даже готова спать на доске с гвоздями. — Она достала из чехла и показала нам длинный титановый посох. — Вам не кажется, что это все же осмотрительнее, чем у всех на виду разгуливать по отелю с древним раритетом, испещренным египетскими письменами? А вот заметки нашего дорогого Энрико, — добавила она, протягивая Этти путевой блокнот.
Усевшись за большой лакированный стол красного дерева, братец немедленно вооружился лупой и принялся за работу. Гиацинт разложил всю документацию, которой мы располагали, а Ганс порылся в рюкзаке и извлек из вороха своих пожитков анк.
— Не завидую тому, кто чистил этот посох, — проворчал Этти, помахав рукой, чтобы стряхнуть прилипший к пальцу тончайший кусочек позолоты.
Выгравированные символы покрывали посох по всей длине, а на его конце круглился набалдашник в форме капли воды с изображением, по-видимому, такой же фрески, как та, которая украшает анк.
— Все не так просто, — заметил братец, протирая металл бумажной салфеткой, чтобы удалить золотые крошки, оставшиеся после выскабливания. — Посмотрите на эту фигуру. Здесь она прикасается к посоху, а не к анку.
— А что там в блокноте? — поторопил Гиацинт.
— Перевод более или менее точный. — Братец отложил лупу и потер глаза, отчего на веках заблестели золотые пылинки. — Однако мы не продвинулись ни на шаг. Текст тот же, что на анке, он здесь полнее, но никаких вразумительных указаний не содержит.
Он придвинул к нам листок, исписанный Виллалобосом:
«Поток выступил из берегов, и нам пришлось покинуть свои дома. На улицах нашего селения его бессмертное тело распростерлось, подобно мертвецу, что пребывает в своем склепе. Три месяца оно покоится на ложе, не принадлежавшем ему. Потом вода отступила. Минули годы, мы думали, что река утихомирилась, наши жизни спасены, но мы ошибались, ибо властелин мертвых вернулся в город, где дал волю своему гневу, не пощадив ни той, что его чтила, ни того, кто возносил ему молитвы. Прежде чем пришел рассвет, узурпатор помыслов, над нами проплыла ужасная тень Осириса: сей возлюбленный Исиды распростер свою тень. Его тайна в том, чтобы сеять болезнь, блуждая в маске отчаяния. Позже это селение изменило свой лик, другие люди вступили на землю его, и око стало зваться иным именем».
— Мы в тупике, — подытожил я, закуривая сигарету.
Кассандра выхватила ее из моих рук и крепко, будто привинтила, зажала ее губами.
— Постойте-постойте, не будем паниковать. Речь идет о городе, который подвергся сначала наводнению, по всей вероятности, при разливе Нила, а потом стал жертвой эпидемии. Верно? — (Мы закивали.) — Стало быть, множество мертвецов. А где речь о смерти, там и соответствующее божество. Вы и с этим согласны? Отлично. Наша цель — добыть маску Анубиса, а ее, как нам известно, носили жрецы-бальзамировщики. Значит, можно смело держать пари, что если эти предметы имеют отношение к той трагедии, то есть и связь между маской и этим городом. Мертвецы, бальзамировщики, маска Анубиса, город, найдя город, мы найдем маску. Разве не так?
Этти вмешался, впрочем, без тени сарказма:
— Вы представляете, сколько можно насчитать городов, к которым бы подошли эти признаки?
Я так мучительно напрягал мозговые извилины, что взмок и стал вытирать руки об свои шорты, оставляя и на них следы золотой пыли.
— По-видимому, мы что-то упустили. Должно быть указание, оно наверняка где-нибудь скрыто.
— Ничего не сходится, Морган, — вздохнул приунывший братец, перечитывая текст Плутарха. — Какая связь между Эхнатоном, затопленным городом и Сети I?
— При чем здесь Сети I?
— Вспомни, это же он изображен на гравюре. Но между его царствованием и правлением Эхнатона временной разрыв в шестьдесят лет. Они даже принадлежат к разным династиям.
— Ладно, давайте еще раз начнем с самого начала. Эхнатон?
— Одержимый монотеист.
— Анубис?
— Проводник душ, — тоном ученика, вызубрившего урок наизусть, отбарабанил Этти, — покровитель бальзамировщиков, властелин смерти и…
— Стоп! — Перебив его на полуслове, я схватил лежащие перед ним заметки. — «…ибо властелин мертвых вернулся в город, где дал волю своему гневу, не пощадив ни той, что его чтила, ни того, кто возносил ему молитвы».
— Текст касается не Анубиса, а Осириса, — вмешался Гиацинт.
Братец вскинулся:
— Это не так уж глупо. Согласно некоторым источникам, первоначально богом смерти являлся Анубис или одна из его ипостасей, но впоследствии его в этом качестве заменил Осирис. Верни-ка мне эту запись. «Позже это селение изменило свой лик, другие люди вступили на землю его, и оно стало зваться иным именем».
— А знаете, в Древнем Египте существовал город, нареченный в честь Анубиса, — Кинополис.
— Где он находился?
— На юге страны, между Луксором и Идфу, на берегах Нила.
При упоминании этих легендарных названий Ганс тотчас сделал стойку:
— Так надо же рвануть туда, порыскать, разве нет?