— Да, он должен себя чувствовать совсем не в своей тарелке.
Я обернулся к нему, и на моем лице явно изобразилась непривычно торжественная серьезность.
— Вы не так меня поняли, Гиацинт. Этти представляется вам молодым человеком, измученным болезнью, как в Греции, или выздоравливающим, как в Барбизоне. Может быть, после того как я недавно набросал вам его портрет, вы видите его в несколько идеализированном свете, этаким примерным братом, который еще не оправился от потрясений. А речь идет о зачумленном отщепенце, над которым многократно изгалялись, гоня прочь, о парне, вынужденном ввязываться в драку — во всех смыслах этого слова, — чтобы не умереть с голоду. Пусть он и кажется вам мягким, робким, покорным, однако он способен проявлять такое хладнокровие, какого вы и представить не можете. Попробуйте загнать его в угол, и он вцепится вам в глотку.
Гиацинт слабо улыбнулся:
— Признаюсь, в нашу последнюю встречу он меня удивил.
— В Индии такого рода поведение со стороны неприкасаемого выглядит непростительным, и там не важно, гражданином какого государства он числится. Многих находили с переломанными руками и ногами, с лицом, сожженным кислотой, — только за то, что они выпили воды из того колодца, откуда ее берут представители высших каст, или выкупались там, где таким не положено.
— Можете ничего не бояться, — заверил мой спутник. — Он там не один. Его «ангелы-хранители», хотя и ведут себя тише воды, приглядывают за ним неусыпно. — (Я только покачал головой, понимая, к чему он клонит.) — Гелиос не позволит никому коснуться и волоса на его голове, даю вам слово.
«До той поры, пока он ему нужен», — мог бы добавить мой утешитель.
Мы снова пустились в путь, подзаправившись сандвичами, купленными в гостиничном баре.
После часа ходьбы нам уже стали попадаться первые плантации мастикового дерева. Через два месяца состоится «кровопускание», и здешние заросли, сейчас похожие на лозняк, покроются капельками бесценной субстанции.
— Не оборачивайтесь, — внезапно прошептал Гиацинт, когда мы спускались по довольно покатой тропке, — за нами идут.
— Кто?
— Не имею ни малейшего представления.
— А по-вашему, с какой стати?
— Если бы они хотели убрать нас, то давно бы сделали это. Действуйте, как будто ничего не происходит, но следите затем, что говорите: ветер нам в лицо, и звуку нас за спиной разносится далеко.
Два последних километра, отделявших нас от старинного храма, упомянутого на придорожном указателе, мы прошли, по всей видимости, беспечно, однако я обратил внимание, что Гиацинт время от времени незаметно похлопывает себя по боку, вероятно, чтобы убедиться, что в любую секунду сможет без труда выхватить из кобуры свою игрушку.
— Он все еще идет за нами? — осведомился я шепотом, напрасно пытаясь скрыть возбуждение.
— Да. Спокойствие.
Когда навстречу попадались какие-нибудь окрестные фермеры, они здоровались с нами, а я пользовался случаем переспросить, правильно ли мы идем. Поскольку в надежде избавиться от преследователя мы еще раз спрямили путь, сойдя с дороги в открытое поле, никаких указателей нам больше не встречалось.
— Часовня? Да, это вон там, наверху. Видите те оливы? Так вот она прямехонько среди них.
Мы пересекли посадки мастикового дерева и принялись карабкаться по крутой тропке. Я не мог удержаться и бросил взгляд назад, делая вид, что любуюсь панорамой.
— Напрасные хлопоты, — заметил мой спутник. — Он избегает открытой местности. Либо остался сзади в рощице и наблюдает за нами издали, либо повернул вспять.
На вершине крутого холма мы перевели дух, укрывшись в тени олив. Перед нами возвышалась невысокая, но довольно тяжеловесная православная часовенка. То тут, то там виднелись разбросанные временем камни античного здания — те, что не пошли на постройку нового.