Иногда мы уезжали за город и видели крестьян, работавших в поле на быках и буйволах. Они выглядели гордыми независимыми людьми, несмотря на длинную, не слишком чистую одежду из хлопка и маленькие шапочки на затылках. Часто мы наблюдали, как они обедают в поле. Еда их состояла из хлеба и фасоли.
Вместе с Теодосией мы заходили в магазины и иногда делали покупки. Наше появление всегда вызывало возбуждение среди продавцов, они надеялись продать нам что-нибудь, но не навязывали свой товар.
Особенно нас привлекал один магазин, где работала молодая девушка, одетая в яшмак. Она делала вышивку на кожаных изделиях.
Мы останавливались, она поднимала голову от работы и смотрела на нас огромными черными глазами. Она прилично знала английский язык:
— Нравится, леди?
Я ответила: нам интересно, как она вышивает. Девушка пригласила нас зайти и посмотреть. Она очень ловко справлялась с рисунком.
— Хотите? — она показала нам на полку с комнатными тапочками, сумочками, кошельками, — все изделия выполнены из кожи.
Мы мерили тапочки, смотрели сумочки. В итоге я купила пару тапочек белого цвета с голубым рисунком, а Теодосия сумочку на шнуре в виде мешочка, тоже белого цвета, но с красной вышивкой.
Девушка выглядела довольной, потому что мы купили ее товар. Она спросила:
— Вы с англичанами? Они копают в долине?
Я сказала, что наши мужья археологи и нам выпала удача сопровождать их.
— Я знаю, знаю, — кивнула она.
После той встречи мы часто заходили в ее лавку и иногда покупали что-нибудь. Мы познакомились, девушку звали Ясмин, ее отец и дед выделывали кожу, и два ее брата сейчас изучали это ремесло. Ее друг работал на раскопках, поэтому мы ее интересовали.
Проходя мимо лавки, я всегда видела ее хрупкую фигурку, склоненную над вышивкой или обслуживающую покупателя. Она стала для меня привычной частицей жизни лавки.
Мы не ходили в город в одиночку, чувствуя себя вдвоем более уверенно. Но стоило одной задержаться у витрины или заглянуть в лавку, вторая сразу чувствовала неловкость на улице в окружении враждебных людей. Теодосия боялась больше, чем я. Однажды ей показалось, что она потеряла меня, и я увидела в ее глазах панический страх. Мы старались держаться вместе, хотя уже хорошо знали город. Думаю, и местные жители привыкли видеть нас на улицах. Но дети не переставали глазеть на нас, а взрослые проходили, не глядя в нашу сторону, хотя я чувствовала: они прекрасно нас видят.
Слепые попрошайки оживлялись, когда мы проходили мимо. Не знаю, почему, ведь они слепые. Мы никогда не забывали бросить им монетки и всегда слышали в ответ:
— Да вознаградит тебя Аллах!
Страх Теодосии напоминал мне восторженный трепет детей перед неизвестным. Она лихорадочно держала меня за руку, боясь потеряться; в то же время ей нравились яркие краски и шум рынков, когда мы проходили мимо торговцев с коричневыми лицами, высокими скулами, благородным профилем — они напоминали мне рисунки, виденные на стенах храмов. Женщины, как правило, носили черную одежду и чадру, были видны только сильно накрашенные глаза. За городом мы видели женщин, которые помогали мужчинам в поле. Рано утром или перед вечером мы катались на лодке по Нилу, видели женщин, стирающих на реке белье и разговаривающих друг с другом. Нас поражал вид этих хрупких существ, несущих огромные кувшины с водой на голове. Они шагали грациозно и гордо и не проливали ни капли.
Вскоре я привыкла к местному пейзажу, но меня огорчало, что мне не позволяют участвовать в главной работе.
Тибальт улыбался моим постоянным вопросам: неужели на площадке нет работы для меня?
— Раскопки здесь совершенно не похожи на работу в долине Картера, Джудит.
— Я знаю. Но мне хочется участвовать, делать хоть что-нибудь.
— Позже, — обещал он. — А пока не могла бы ты написать несколько писем за меня и вести бухгалтерию? Тогда ты будешь в курсе дел. Нужно много знать, кроме выполнения практических работ на площадке.