— Как хорошо, что тебе лучше, — вдруг произнес чей-то голос.
Сэмюел обернулся. У изголовья кровати, в неосвещенной части палаты, кто-то сидел.
— Тетя Эвелин? — удивился Сэм. — Ты... что здесь делаешь?
— Я тут с тобой уже два дня, — ответила она. — С тех пор как тебя привезли в больницу. Очень хотела быть рядом, когда ты придешь в себя.
— Два дня, — повторил Сэм, удивленный тем, сколько времени прошло, но гораздо сильнее — заботой тети.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Ну... Ощущение такое, как будто проглотил автобус. Но в целом, по-моему, прекрасно.
Эвелин переставила стул поближе к Сэму и сделала совершенно немыслимую вещь — нежно положила руку ему на плечо.
— Врач говорит, тебе нужен отдых. У тебя случился...— Эвелин помедлила. — У тебя случился инфаркт.
Сэм недоверчиво прищурился, услышав эту новость.
— Инфаркт? — переспросил он.
— Ну... По крайней мере, обследование показало, что все симптомы — такие же, как при инфаркте. Но врач верит в лучшее и считает, что никаких осложнений не будет. Скорая приехала быстро, тобой сразу же занялись, и только благодаря этому тебя удалось спасти. А теперь отдыхай, ладно? Набирайся сил.
Впервые за долгое время Сэму не показалось, что тетя Эвелин ненавидит весь мир и в особенности — своего родного племянника. Она по-прежнему выглядела немного измученной, но всё же лицо ее смягчилось, и в том, как она улыбалась и говорила, появилось что-то почти... почти материнское.
— А как Лили? — спросил Сэм. — Как бабушка? Дедушка?
— С Лили произошло настоящее чудо, — ответила Эвелин. — Не представляю, как ты вытащил ее из огня и как вы спаслись от взрывов, но... Она цела и невредима, нигде ни царапины! Настоящее чудо! Бабушка тоже в порядке. Ну, если не считать того, что ее дом сгорел... Зато теперь мы все перебрались в антикварную лавку. Скоро увидишь, это довольно весело. Только вот дедушка...
Она немного помедлила, засомневавшись, стоит ли рассказывать, но потом всё-таки продолжила:
— У него очень сильный шок. Пожар; ужасное пробуждение среди ночи; дом, превратившийся в угли... Он... он пока еще не пришел в себя.
— В смысле?
— Ну, скажем... он немного не в себе. Его на сутки оставили в больнице, чтобы понаблюдать за состоянием, но ничего не изменилось. В основном просто лежит в постели и смотрит в пустоту, будто вокруг туман и ничего не видно. А когда начинает говорить, то понять ничего невозможно, полный бред...
— Но есть надежда, что ему станет лучше?
— Послушай, ведь наш дедушка всегда был сильным, правда? Думаю, нужно просто дать ему время...
— А папа?
Тетя Эвелин опять замялась и несколько раз моргнула, прежде чем ответить:
— По-разному. То хуже, то лучше. К сожалению, ни о каком восстановлении пока речи не идет, не стану тебя обманывать. Но, по крайней мере, он жив, это уже неплохо...
Сэмюел поклялся себе, что отправится в палату номер 313, как только его отсоединят от аппаратов. А если никому не придет в голову их отключить, он сам об этом позаботится.
— Мне нужно сказать тебе еще кое-что, — произнесла тетя Эвелин, серьезно глядя на Сэма. — Пока ты спал, мы много разговаривали с бабушкой и Лили. И я поняла, как сильно в тебе ошибалась. Я должна перед тобой извиниться, Сэм. Я часто вела себя несправедливо по отношению к тебе, будто ослепла и ничего не хотела видеть. Видела только то, что видит Рудольф, увы! Он меня как будто... околдовал. Если бы я хоть раз остановилась и задумалась, всё, конечно же, было бы по-другому.
Сэмюел вдруг подумал, что, может, он всё-таки умер и попал в такой рай, в котором даже тети Эвелины становятся нормальными людьми? Но нет, они оба всё-таки живы, и, похоже, тетя искренне раскаивалась.
— Рудольф, точно, — сказал он. — Ведь это же он устроил поджог, да?
Эвелин опустила голову:
— Мне так стыдно! Ты не представляешь, Сэм, до чего мне стыдно! Я, честное слово, ни о чём не догадывалась! Рудольф был якобы в Токио по делам и планировал вернуться через четыре дня. И вдруг заявляется поздно вечером, когда мы уже собрались ложиться, весь обвешанный подарками... Обычно он такой спокойный, а тут вдруг весь на взводе, глаза горят, чуть ли не подпрыгивает от волнения. Если бы я могла догадаться, из-за чего он так разволновался! Пока мы распаковывали свертки с подарками, он настоял на том, чтобы немедленно угостить нас особым японским напитком, который привез, — каким- то сахарным сиропом с фруктами и молоком.
— Наверное, такого необычного вкуса, что вы и не почувствовали снотворного, которое он туда подмешал? — догадался Сэм.