Поправив длинный ремешок сумки на левом плече, он переложил фонарь в левую руку и толкнул локтем дверь. Раздался громкий треск, прозвучавший резко и неожиданно в глухой тишине темного дома.
Холлоран посветил фонарем в щель между дверными петлями, чтобы узнать, не прячется ли кто-нибудь за дверью. Убедившись в том, что за дверью никого нет, он перешагнул через порог. Комната была пуста — в ней не стояло никакой мебели, а на окнах висели полинявшие, грязные занавески. Затхлый, кисловатый запах особенно резко чувствовался здесь, в неподвижном воздухе, а плесень и грибы-паразиты росли на стенах пышными гроздьями. Там, где пласты промокшей штукатурки отвалились от потолка, были видны балки перекрытий меж этажами. Холлоран повернулся и вышел из комнаты, оставив дверь распахнутой. Перед ним была лестница; мрак, царивший в доме, мешал Холлорану рассмотреть ее более подробно.
Откуда-то сверху, оттуда, куда вели эти деревянные ступеньки, доносился неприятный, гнилой запах — гораздо хуже и резче, чем тот запах сырости и плесени, который чувствовался во всех комнатах и в коридоре сторожки.
Холлоран начал взбираться наверх.
Матер остановил свою машину как раз перед главным входом в здание «Магмы», не обращая внимания на знаки, запрещающие стоянку. Ковыляя вокруг капота автомобиля, он рассматривал огромный небоскреб, удивляясь его гигантским размерам, которые, однако, не отягощали и не уродовали форм здания; блестящие бронза и стекло потемнели под пасмурным небом, закрытым низкими свинцовыми тучами, набежавшими с востока. Воздух был тяжелым и наэлектризованным — чувствовалось приближение грозы.
Двое охранников, дежуривших в главном вестибюле, заметили приближающуюся машину, и один из них поспешил навстречу Матеру через просторный холл первого этажа, а второй, оставшись на своем посту, поднял телефонную трубку на пульте связи у конторки секретаря. Матер быстро пошел вперед, к широким входным дверям.
Не доходя до центрального входа, охранник свернул в сторону и приоткрыл маленькую боковую дверь, как только Матер подошел ближе.
— Господин Матер? — спросил он, и Плановик полез в свой бумажник за удостоверением «Ахиллесова Щита».
— Сэр Виктор ждет. Я провожу вас прямо к нему.
Больше охранник не проронил ни слова — ни тогда, когда они быстро поднимались на скоростном лифте на девятнадцатый этаж, ни во время долгого пути по знакомому крытому мягким ковром коридору, — но Матер чувствовал, что у человека, идущего рядом с ним, нервы предельно напряжены — почти так же, как и у него самого. Дойдя до приемной президента «Магмы», Матер остановился в комнатке секретарей, ожидая, пока охранник постучится в кабинет самого Сэра Виктора. Из-за закрытой двери донесся приглушенный ответ, и охранник осторожно открыл дверь и отступил в сторону, все так же молчаливо пропуская старого Плановика вперед. Матер шагнул в кабинет и услышал, как затворилась за ним тяжелая дверь.
Сэр Виктор даже не приподнялся с кресла навстречу своему гостю. Перед ним стоял высокий бокал, до половины наполненный шотландским виски.
— Хорошо, что вы приехали так быстро, — сказал глава корпорации, вялым взмахом руки приглашая Матера подойти ближе.
На первый взгляд президент «Магмы» выглядел вполне обычно — как всегда, безупречно одет; серый двубортный пиджак безукоризненно сидит на худощавой фигуре, брюки идеально отглажены, темно-синий галстук повязан аккуратно и туго, — но почему-то Сэр Виктор показался Чарльзу Матеру растрепанным и взъерошенным. Скорее всего, это впечатление создавалось из-за тяжелого, усталого взгляда президента, чуть перекошенной, отвисшей челюсти и выбившейся пряди седых волос, свисающей на лоб, размышлял про себя Плановик. Если добавить к этому небрежность в манерах, столь необычную для джентльмена того круга, к которому принадлежит Сэр Виктор Пенлок, (ведь для воспитанного человека никак не поприветствовать входящего человека и не предложить присесть пожилому гостю — образец крайней неучтивости) — то получается весьма тревожная картина. Вряд ли это означает возвращение к этикету каменного века, подумал Матер, но, несомненно, показывает, что этот обычно весьма вежливый человек переживает тяжелый стресс, под влиянием которого многие становятся рассеянными. Только сейчас президент поднялся со своего кресла, но отнюдь не из-за запоздалого проявления вежливости, и не из уважения к своему посетителю.
— Я хочу вам кое-что показать, — произнес Сэр Виктор, направляясь к двери своего кабинета, — после чего мы с вами обсудим, что делать дальше. Удивленный, озадаченный всеми этими тревожными признаками, Матер вышел вслед за высоким худощавым мужчиной в коридор, который вел к другому помещению — так же, как и на дверях офиса самого президента «Магмы», на этих дверях не висело никакой таблички, по которой можно было бы определить, кому принадлежит эта просторная резиденция. Они прошли через небольшую комнату с несколькими письменными столами — очевидно, здесь сидел секретарь — и глава «Магмы» отпер другую дверь, ведущую в просторный внутренний кабинет.
У Матера перехватило дыхание, когда он увидел неподвижную фигуру, неуклюже, низко наклонившуюся над рабочим столом, сияющим стеклом и хромом. Он торопливо подошел ближе, чтобы осмотреть тело.
— Квинн-Риц? — спросил он машинально, уже уверенный, что видит перед собой тело вице-президента корпорации.
— Охрана обнаружила его тело сегодня вечером, за несколько часов до моего звонка вам, — мрачно ответил Сэр Виктор.
Прихрамывая, Матер обошел вокруг стола и, наклонившись над несчастным вице-президентом, стал нащупывать пульс на его шее. Пульс не прощупывался. Посиневшие губы низко, безжизненно свесившейся головы и желтоватый оттенок кожи, неуклюжая посадка и полная неподвижность фигуры Квинн-Рица завершали печальную и страшную картину.
— Сердечный приступ? — отрывисто произнес Матер.
— Возможно. Я тоже так подумал. Но поверните его в кресле, загляните ему в лицо.
До крайности удивленный, но тем не менее все еще не дающий воли своим чувствам Матер осторожно просунул руку под грудь вице-президента корпорации и приподнял тяжелое, неповоротливое тело. То, что он увидел, заставило его замереть, оледенив кровь в жилах.
— Боже мой, да ведь он...
— Умер от сильного испуга? — закончил за него президент. — Его нашли в кабинете — он сидел прямо, чуть откинувшись в кресле, почти в той же позе, в которой вы держите его сейчас. Я приказал охраннику положить его на стол, лицом вниз. Я не мог смотреть на эту гримасу ужаса, застывшую на его лице... рот у него был широко раскрыт...
Матер вздрогнул. Овладев собой, он сказал:
— Лучше расскажите мне, что вы сделали потом. Неужели ваши люди еще не звонили ни в «скорую помощь», ни в дежурную клинику?
Преступное бездействие, виновником которой являлся сам глава корпорации, было очевидным.
— У нашей охраны есть четкие и жесткие инструкции, которым она обязана подчиняться, — ответил Сэр Виктор. — Эти инструкции категорически запрещают допускать посторонних лиц в помещения, находящиеся под их надзором, без санкции высших руководителей «Магмы». Мы считаем все, что происходит в этих стенах, внутренними делами нашей корпорации, и только я сам и мои старшие помощники могут принимать решения в исключительных ситуациях.
— О, Господи, неужели вы не понимаете... Послушайте, да здесь случай серьезный, и он не имеет никакого отношения к внутренним делам вашей компании. Ведь неотложная медицинская помощь могла спасти ему жизнь.
Но Сэр Виктор остался непреклонен; казалось, слова Матера ничуть не подействовали на него, словно жизнь и смерть его ближайшего помощника ровным счетом ничего не значила, а все его мысли сейчас были заняты чем-то совершенно далеким от таинственной и жуткой кончины Квинн-Рица.
— Нет, — ответил президент ровным голосом, — я могу поручиться, что к тому времени, когда его тело обнаружили, он давно уже был мертв. Ничто не могло спасти его, ничто во всем мире не могло ему помочь.