— Так поезжайте и привезите их сюда! — отрывисто приказал он. — Фил, откройте ворота.
Прихрамывая, он пошел к своему автомобилю; один из агентов остался у ворот, распахивая настежь обе створки, а другой сел за руль «Гранады» и, дав задний ход, выехал обратно на проселок.
Матер неуклюже забрался в кабину, тяжело опустился на водительское кресло. Одежда его промокла насквозь. Он старался не думать о той ужасной боли в раненной ноге, которая будет мучить его завтра. Он въехал в ворота и притормозил, подождав, пока его подчиненный не усядется на заднее кресло.
— Боже, что там творится возле дома?
Матер посмотрел вперед, куда указывал его товарищ. Неясные фигурки скользили сквозь туман, двигаясь бесшумно под дождем.
— Собаки, — сказал оперативник. — Должно быть, это сторожевые псы. Странно, они до сих пор не попадались мне на глаза.
— Вы можете сосчитать их?
— Вряд ли. Очень сильный дождь. Я едва вижу собравшуюся стаю. Ах, черт возьми, вон еще звери — они лежат на земле.
Матер не стал более терять ни секунды. Он резко нажал на педаль акселератора, и машина рванулась вперед. Очень скоро она нырнула под сомкнувшиеся ветви деревьев, нависшие над дорогой.
Глава 44
Жертва
Холлорана ошеломила происшедшая с его клиентом перемена.
Из теней, отбрасываемых каменными статуями, выходил скрюченный старик, старик с сухой, потрескавшейся, чешуйчатой кожей; неровные, морщинистые складки мертвой ткани свисали вниз, маленькие хлопьеобразные чешуйки отпадали в такт его шаркающей медлительной походке. Поверх воспаленных язв, где в глубоких трещинах кожи показывалась темно-красная плоть, блестела какая-то мазь. Волосы низко спадали на лоб; меж черными прядями просвечивала мутновато-белая кожа. Руки Клина показались Холлорану сплошной раной — кожа с них почти полностью сошла. Клин хрипло, тяжело дышал, словно те несколько шагов, которые он сделал, дались ему немалым трудом.
Он остановился перед Холлораном, пошатываясь; кривая усмешка на его обезображенном лице была похожа на мертвый оскал гниющего черепа.
— Жутко, да? — спросил он все тем же высокомерным, чуть ироничным тоном. — Однако в конце концов это поправимо. Еще не поздно, Холлоран. Может быть, мне будет гораздо хуже, чем обычно, но теперь я по крайней мере знаю, в чем причина моего недомогания.
Отвратительное, ужасное лицо приблизилось к лицу Холлорана, и теперь он мог рассмотреть мельчайшие детали; налитые кровью глаза, не мигая, глядели из-под воспаленных век. Даад крепко натягивал свою гарроту, так что Холлоран не мог отшатнуться прочь от этого мерзкого и страшного чудовища, что стояло напротив него и обдавало его нестерпимым смрадом — тот же самый запах исходил от старика, которого Холлоран обнаружил в сторожке.
— Ты отнял у меня моего заместителя, моего двойника, — прошипел Клин, — ты разорвал связь и нарушил равновесие. Я меняю кожу лишь один-единственный раз в году — это одно из условий договора, такой ценой я расплачиваюсь за свое бессмертие. Как змея, ты видишь, Холлоран. Бел-Мардук сделал меня похожим на змия.
Он хрипло, протяжно вздохнул — и задержал дыхание, очевидно, почувствовав боль где-то внутри своего тела. Из глубокой трещины на его уродливом лице начала медленно сочиться темная кровь, смешанная с маслянистым гелем.
— Это может пройти, — наконец, выдавил из себя Клин. — Еще не поздно остановить распад. Вы сами увидите, Холлоран. Вы примете участие в обряде. Он отвернулся и заковылял по мокрому, грязному полу, опираясь на руку Кайеда; Кора и Палузинский пропустили вперед шаркающую фигуру — Холлоран заметил, что Палузинский отступил на шаг, когда Клин проходил мимо него, словно медиум был прокаженным. Кора застыла на месте, словно зачарованная. Умащенная кожа Клина поблескивала в лучах свеч.
Наконец он добрался до черной каменной плиты, лежащей на полу в другом конце комнаты, и, ухватившись за ее край, сделал несколько последних шагов без помощи своего слуги-араба. Обойдя вокруг каменной плиты, Клин повернулся лицом ко всем остальным и махнул им рукой, чтобы они подошли ближе.
Палузинский повел Кору вперед. Одного движения пальцев Даада, слегка натянувшего удавку, было достаточно, чтобы Холлоран послушно двинулся к черному камню, похожему на алтарь. Под конвоем араба он прошел мимо арок — по-видимому, здесь был сквозной проход в боковые коридоры — и его глаза забегали по сторонам в поисках какого-нибудь орудия, с помощью которого он смог бы освободиться от гарроты, сжимающей его горло. Но под арками царил непроглядный мрак, в котором ему удалось разглядеть лишь каменные плиты, испещренные клинописью и непонятными значками, которые он раньше замечал в росписи стен и убранстве некоторых комнат Нифа.
Наконец его взгляд упал на тучное тело, распростертое на черной каменной плите — они остановились в нескольких шагах от этой пародии на храмовый алтарь. Маленькие, глубоко посаженные глазки Монка глядели прямо на Холлорана, а его толстые пальцы судорожно подергивались, словно он хотел встать со своего каменного ложа. Глаза бывшего телохранителя Клина сверкали от гнева, но в них не было заметно страдания и боли.
Холлоран удивился тому, что американец до сих пор еще не лишился чувств. Он взглянул на Кору — девушка сдвинула брови; ее взгляд стал более осмысленным.
— Ты видишь его, Монк? — хрипота придавала гортанному голосу Клина еще более зловещие интонации. — Это сделал он, он превратил тебя в бесполезную, неподвижную груду костей и мяса. Как же должно тебе хотеться убить его! К сожалению, мой друг, ты не можешь этого сделать. Ты не можешь даже пальцем шевельнуть. Однако ты еще понадобишься мне.
Монк метнул в сторону Клина быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей, и его лицо исказилось от страха.
— Еще одно впрыскивание, Азиль, — приказал Клин своему слуге. — Я не хочу, чтобы он умер от боли. Он должен погибнуть от ножа.
Араб бесшумно выскользнул из комнаты.
— Необходимо точно рассчитать дозу, — произнес Клин, касаясь тела Монка своими изъязвленными руками — с них сошла уже почти вся кожа, местами обнажив живую плоть. — Чтобы он не почувствовал шока от удара ножом, но в то же время не покинул нас раньше времени, погрузившись в слишком глубокий сон. К счастью, Азиль неплохо разбирается в этих вещах. Холлоран почувствовал, как его охватывает гнев. — Вы сделали Кору наркоманкой, — сказал он.
— Ах, нет, все совсем не так, — ответил ему Клин. — Она стала бы совершенно бесполезной для меня, если бы пристрастилась к наркотикам. Я уже сказал вам — Азиль эксперт в делах подобного рода. Кора зависит от «меня», а не от наркотиков. Когда араб вернулся, вновь заняв свое место по правую руку Клина, пальцы его сжимали шприц. Склонившись над неподвижным телом, он пригладил волосы на руке Монка и ввел иглу в вену, впрыснув американцу половину содержимого шприца — желтоватой поблескивающей жидкости.
Через несколько секунд остекленевшие глаза Монка неподвижно уставились в потолок, а рот чуть приоткрылся.
— Что вы собираетесь делать с ним? — сердито спросил Холлоран.
Клин глубоко вздохнул и схватился за край каменной плиты, чтобы не потерять равновесие. Он снова попытался усмехнуться в лицо Холлорану; его кроваво-красные, потрескавшиеся губы разжались, обнажив желтые, испорченные зубы.
— Я собираюсь его поглотить, — ответил он.
Даже после всего, что он увидел в эту ужасную ночь, Холлоран почувствовал отвращение и страх.
Явно наслаждаясь эффектом, который произвели его слова, Клин медленно покачал головой:
— Нет. Не его плоть — ею позже полакомится Палузинский. Мне нужно нечто более важное, Холлоран, — но не материальное, не вещественное. Бесплотное. То, что освободится в момент его смерти, — в глубине темных глаз Клина блеснул странный, жутковатый свет. — Та незримая энергия, в которой заключена основа его существования. Его душа, Холлоран. Теперь вы поняли это?
Холлоран опять почувствовал, как ослабло натяжение тончайшей, но прочной петли на его горле. Очевидно, внимание Даада сейчас было чем-то отвлечено.
— Если бы я это понял и принял, я превратился бы в сумасшедшего, подобно вам, — сказал он Клину.
Клин выпрямился и уставился на оперативника своими огромными, неподвижными, немигающими глазами. Монк, распростертый на черном камне меж ними, тихо, невнятно стонал — то ли от удовольствия, то ли от страха.