Он перевёл взгляд на Баркаса и спросил:
– Сколько времени осталось?
Тот глянул на свой ПДА.
– Ещё сорок пять минут.
– Успею, – сказал Пыж.
– Да уж – не опаздывай, – сказал ему Бек. – Дай ему «горошину» и тащи, какой есть, наружу. Тут долечится.
Пыж снова потянулся к «бегунку» и снова не закончив движение, обернулся.
– Может и ты со мной? – спросил он у Бека.
Бек отрицательно помотал головой. Ему ни на секунду не хотелось оставлять Алесю без присмотра.
– Иди уже! – рявкнул он.
И Пыж пошёл.
38. Исповедник
Полумрак во все стороны. Приглушённый свет где‑то впереди, недалеко. Пыж сощурился, пытаясь рассмотреть его источник, но что‑то мешало. Воздух будто бы дрожал и извивался, как в жару над разогретым асфальтом. Рядом и вокруг какие‑то тени, приглушенные звуки, похожие на голоса.
Он двинулся вперёд и тут же рядом кто‑то прозвучало:
– Э, куда? Тут очередь, если ты не заметил!
На что другой «звук» ему ответил:
– Ты что, придурок! Посмотри на него!
– Опа! А этого как сюда занесло?
Пыж попытался рассмотреть говоривших, но никого рядом не заметил.
Он оглянулся. Дыра, через которую он сюда попал, никуда не делась. Висела в воздухе, за спиной. Сквозь неё, как сквозь матовое стекло, виднелся этаж, откуда он сюда попал, застывшие, как на стоп‑кадре, фигуры Баркаса и его мелкой…
Пыж задумался: «А в самом деле, кто Зина Баркасу? По возрасту, она ему в дочери годится. Но уж больно этот человек не похож на отца. Да и ведёт себя он больше, как старший брат, чем папаша…»
Размышляя, Пыж продвигался в сторону света. С каждым шагом видимость всё прояснялась. Наконец, он рассмотрел массивный стол и зажжённую керосиновую лампу на нём. А рядом в потёртом кожаном кресле, откинувшись, сидел человек, одетый в выцветшую гимнастёрку, штаны, стоптанные сапоги, подпоясанный ремнём. Лицо человека было исполосовано шрамами, на шее виднелся рубец от давнишнего сильного ожога. В руках он держал мятую каску. Сзади, облокотившись на кресло, стоял коротко стриженный седой мужик в такой же старой военной форме. На левой его руке, Пыж обратил внимание, не хватало мизинца.
– …ну, и убили мы их, короче. Я очкарика, Брага – хромого. Убили, а «хабар» поделили. Вот и вся история, – услышал Пыж, подходя ближе.
Только теперь он – и как раньше не заметил? – увидел, что перед креслом стоит высокий худой парень с лётчицким шлемом на голове и рюкзаком за плечами. И что‑то у него было с ногами. Пыж никак не мог рассмотреть его ступни.
– Летун, – хрипло сказал человек в кресле. – Ну что тебе от меня надо? Я ведь извинился. Да и не виноват я, что ты тогда в «Колючую лужу» влетел. Под ноги смотреть надо было. И добить меня ты сам попросил…
Парень ничего не отвечал. Он топтался на месте, склонив голову на бок, будто прислушиваясь к чему‑то.
– Ну как?
– Ну как?
– Ну как?… – раздалось из окружающего полумрака.
Названный Летуном расплылся в благостной улыбке.
– Отпустило! – сообщил он и двинулся от кресла, повторяя. – Отпустило.
Темнота поглотила его фигуру, а к креслу скользнула следующая тень.
– Короче, дело было так, – начал невысокий, крепкий дядька со шрамом над бровью. На гимнастёрке, в которую он бы одет, блеснул комсомольский значок. – Бухали мы с Андрюхой Саблиным у Марика в хате. Как раз из второй ходки вернулись, стресс снимали…
– Комар, кто это? – с мукой в голосе спросил человек в кресле.
– Это Антоша Рыбкин, – с готовностью подсказал тот, что стоял за креслом. – Тебя с ним в Колпаки посылали могилы раскапывать, помнишь? Ну, он ещё «спрыгнул», мол, Выброс скоро!
– Я не «спрыгивал», – возмутился Рыбкин. – Я так Ломтю тогда и сказал: нет такого закона, чтобы честных бродяг на верную смерть гнать…
– Антон, – обратился к нему сидевший в кресле. – У тебя аптечка есть? Дай мне бинтов пару упаковок, а‑то мои кончились. И водки. Водка есть? У меня ноги сильно болят…
Приглядевшись, Пыж увидел, что у него сквозь прорехи в гимнастёрке и штанах, виднеются бинты пропитанные кровью и какой‑то чёрной дрянью, похожей на битум.
– Ну, чего застыл? – рявкнул на Рыбкина Комар. – Гробовщик тебя спрашивает: водка есть?
– Так вот, значит, – продолжил рассказывать тот, будто и не услышав вопроса. – Бухали мы, значит. А к Марику как раз новенького подселили. Прикид у него был клёвый. Особенно ботинки. Настоящие – армейские. Ну, мы и ему налили, а потом давай «разводить». Мол, какой ты бродяга, если не прошёл посвящение?
Он подумал и добавил, как оправдание:
– Пьяные мы были. Сильно.
– Слышь, – донеслось их сумрака. – А нельзя без долгих пауз? Тут вообще‑то – очередь.
– Так я и говорю: «развели» мы этого «лошару», что, мол, пока первую аномалию вешками не обозначишь, Зона тебя даже за «салабона» считать не будет. В первой же ходке ноги об тебя вытрет. Новенький уши и развесил. Тут Андрюха тут, типа и «вспомнил»: есть тут неподалёку «Электра». Давай, говорит, сходим, пока светло. Мы тебя в бродяги и посвятим. А когда собирались, новичок как раз «до ветру» отлучился, Саблин мне шепнул, мол, хочешь долг списать? Я тогда здорово ему проигрался в «Буру». Я кивнул. Тогда он шепчет: «Как придём, я отвлеку этого дурачка, а ты толкай его в «Электру»! И это – чур, ботинки мои.
А я уже никакой был.
– Точно долг спишешь? – спрашиваю.
Саблин отвечает:
– Падлой буду.
– Лады, – говорю.
Кто мне был этот мужик? Я и лица его нынче не помню. А долг отдать – святое дело.
Как к аномалии подошли, Саблин давай новенькому втирать про «Электру»: что за она, да какие артефакты можно в ней найти. А я зашёл сзади, да как толкну в спину… Короче, так вот у Андрюхи появились новые ботинки. Только ненадолго. На той же неделе повёл в Зону тройку, да все там и сгинули…
Рыбкин замер на мгновение, прислушиваясь к себе, потом обернувшись, растерянно сказал по слогам:
– Ни‑че‑го.
– Значит, не всё рассказал. Это точно самый поганый случай в жизни? – спросили из темноты.
– Так я же говорю – пьяный был, может что и забыл… Ну, я ещё у того новичка себе его вещмешок забрал. Чего было добру пропадать?..
Но его прервали:
– Хочешь ещё что рассказать, – иди в конец очереди. Сказано же – по одной истории. А‑то никакого времени не хватит…
Новая фигура выскользнула, на освещённый пятачок, отпихивая Рыбкина в темноту.
– Братцы, – попросил Гробовщик. – Давайте сделаем перерыв. Хоть пару часов. Не могу я вас больше слушать. Тошно. И это – мне бы бинта, хоть упаковочку. И анальгина какого‑нибудь. Мочи нет, так ноги болят.
– Случилось это… – начал было новый рассказчик, но Комар заорал:
– Ты что – глухой? Сказано – перерыв! Все вон! Чтобы три часа духу вашего здесь не было!
Темнота заколыхалась, становясь глубже и прозрачнее.
Комар указал на Пыжа пальцем:
– А тебе особое приглашение нужно? Сказано – перерыв!
– Я не…, ‑ начал, было, Пыж, запнулся, подыскивая слова, потом просто сказал. – Я живой.
– И чего? Если живой, тебя мои слова не касаются?..Как – живой?!
В это время человек в кресле закрыл глаза и клюнул носом. Комар застыл, как на стоп‑кадре. Его фигура потеряла плотность, моргнула несколько раз и исчезла.
Пыж подошёл ближе, тихонько потряс Гробовщика за плечо.
– Эй, – позвал он. – Эй!
Гробовщик вздрогнул, с трудом открыл глаза.
– Ты кто? – хрипло спросил он.
– Меня зовут Пыж. Я пришёл снаружи.
За спинкой кресла снова замигало, и там снова проявился Комар.
– У тебя совесть есть? Он же не железный. Выслушает он твою историю, но попозже. А сейчас дай человеку отдохнуть.
– Он сказал, что он – живой, – сказал Гробовщик, не оборачиваясь.
– Да ну? – деланно удивился Комар. – Ну, и кто ты «живой» и зачем ты здесь?
– Я – вольный сталкер. Кличка – Пыж. Пятая ходка. Ходил со Штурманом Басовым, а теперь с Беком…
Он на секунду замялся, но продолжил:
‑..и с Баркасом. Нас Алеся наняла. Чтобы тебя найти.