Вот так. Кому чтение мыслей – дар, а кому проклятие.
Парнишку трясло. Я понял, что ещё немного и у него начнётся истерика.
И что после этого он всех здесь поубивает. И чем только Генка думал, когда обучал своего друга этим штукам?
Я обхватил Лёшку, прижал к себе:
- Успокойся, малыш. Не надо делать того, о чём пожалеешь
- Гады! – стонал мальчик. – Зачем они живут? Зачем мне жить с ними?
Не надо было брать его с собой. Расслабился. Думал, как всегда, вяло поторгуемся, осторожно прощупаем друг дружку на счет новостей, покурим, выпьем по стаканчику коньяка (в последнее время Ломоть пристрастился к этому напитку), да и разойдёмся каждый в свою строну. Потому, когда Лёшка пристал: «Дядя Немой, ну пожалуйста – можно мне с вами? Я помогать вам буду. А-то вы вон, сколько пользы нам приносите…», я недолго колебался. Леська, правда, не хотела его отпускать. Почувствовала что-то. Сколько раз Лёшка до темноты с Генкой где-то шлялся – и ничего. А тут упёрлась, еле уговорил её братец названный. И я, идиот расслабленный, тоже хорош. Пускай, мол, пацан прокатится, да на других людей хотя бы из кустов посмотрит.
Посмотрел на людей?
Вообще, говорят, лучшее средство в случаях истерики – пощечина. Но бить мальчика, это последнее, что мне сейчас хотелось делать.
Я ещё крепче обнял Лёшку, и тот уткнулся мне куда-то в бок. Захлюпал.
- Ну, скоты, ну - сволочи, - сказал я. – Где же их взять честных, добрых, справедливых? Приходится жить с тем, что есть.
Лёшка, застеснявшись, отстранился, вытер слёзы.
- Ты лучше думай, что дальше с ними делать? – я кивнул на бывшую «группу захвата», пытаясь переключить его внимание на новую проблему. – Разбредутся ведь. А тут в округе аномалии, да ты ещё пораскидывал.
- Так я могу снять! – встрепенулся мальчик. Ну вот – уже лучше. И ведь всего минуту назад слёзы ручьём лил.
- Ага, - усмехнулся я. – И ковровую дорожку им, чтоб мягче шагалось. Ты бы поменьше свои умения перед ними светил.И так теперь разговоры пойдут, что там у Гробовщика за пацан объявился. Глядишь, ещё и за тобой охота начнётся.
- Так что тогда делать? – растерялся Лёшка.
- Забирай продукты, - я указал ему на рюкзак. – И иди к повозке. Я сам тут разберусь.
Мальчик нерешительно топтался на месте.
- Да не бойся ты, - улыбнулся я ему. – Больше я им в руки не дамся.
Лешка вздохнул и ушёл в темноту, сгибаясь под тяжестью рюкзака, который он повесил на плечи.
А я вышел на свет ближайшей «Жарки» и громко крикнул:
- Всем слушать меня!
Слепые обернулись на голос, зрячие прищурились, глядя на мою фигуру.
- Никому не двигаться! – продолжил я. – Если не хотите попасть в аномалию…
- Не стрелять! – перебивая меня, рявкнул кто-то из темноты. В стороне, откуда это прозвучало, началась какая-то возня, кого-то повалили, послышалось несколько глухих ударов. Потом тот же голос продолжил:
- Говори, Гробовщик. Мы тебя слушаем.
- Садитесь на землю, где стоите, - продолжил я свою речь. – Утром за вами придут.
- А если нет? – после паузы спросил кто-то.
Я криво усмехнулся. Дошло, наконец? Как вам: осознавать себя отработанным материалом?
А вслух сказал:
- Не боись. Схожу в лагерь, предупрежу на посту, что живые остались.
Сказал, похромал в сторону Вильчи, но тут в спину раздалось:
- Так, может, и мы с тобой? Чего нам тут сидеть?
Я остановился, медленно обернулся. Сказал сквозь зубы:
- Вы, суки, молите Бога, что мой племяш за вас вступился. Если бы не он, я бы вас тут всех положил. Ноги отдельно, руки отдельно.
7. Свет фонарика.
По пути попалась только одна здоровенная «Плешь», так что до лагеря я домчался минут за сорок. Съехал с дороги метров за триста до околицы, поставил телегу у зарослей орешника, дальше заковылял пешком.
Часовой сидел на лавочке у последнего дома - развалюхи с провалившейся крышей и, не таясь, курил. Вот он затянулся, и уголёк на конце сигареты на секунду осветил его лицо. Ветер дул в мою сторону, я почувствовал запах дешёвого табака.
Я подобрался поближе, бросил в кусты слева сухую палку. Когда курильщик повернулся на шум, тихонько сказал:
- Ну, здравствуй, Краб.
- Кто здесь? – он вскинул пистолет, но тут же опустил. Спросил, слепо щурясь в темноту. – Гробовщик?
- Курим на посту? – вопросом на вопрос ответил я, не спеша, подходя к нему. – Начальство не заругает?
- Фу ты, чёрт! – Краб явно обрадовался. – Так и знал, что ничего у них не выйдет. Вот Киров разозлится!
- Так ты в курсе, что сегодня на меня засаду устроили? – спросил я, присаживаясь рядом.
- А как же, - кивнул Краб. – Из наших только Копыто, тварь продажная, пошёл. Остальные армейцы из оцепления.
- Видал, видал, - кивнул я и процитировал. – Все красавцы удалые, все равны, как на подбор…
- Угу, - засмеялся Краб. – Только дядьки Черномора с ними не было. Тут твою тушку дожидается.
- Дожидается? – переспросил я. – В доме Ломтя, наверное, остановился?
- А где же ещё? – начал было Краб, осекся, спросил с подозрением. – Ты что задумал?
Я молчал.
- Там охрана по периметру, плюс БТР у крыльца. Даже и не думай к нему соваться.
- Успокойся, - сказал я. – Не буду.
И, после паузы, добавил:
- Если ты мне поможешь.
- Чем простой бродяга может помочь легенде Зоны? – вроде бы в шутку спросил Краб. Но я видел – он здорово нервничает.
- Вызовешь его наружу. Доложишь, что слышал со стороны, где засаду устроили, крики и пистолетные выстрелы. И, как бы, между прочим, случайно, светанёшь ему в глаза фонариком.
Было видно, что Крабу очень хочется узнать про выстрелы и про судьбу тех, кто устроил мне ловушку. Но вместо этого он спросил:
- Я сделаю, а ты в это время ему башку отстрелишь?
- Никакой стрельбы не будет, - заверил его я и развел руки в стороны. – У меня и оружия нет никакого. Просто на секунду освети ему лицо, и всё.
- Зачем?
Я молчал.
- Я к тому, что Киров не девица красная, чтобы им любоваться, - объяснил Краб. – И самое логичное объяснение, что ты хочешь ему лишнюю дырку в голове проделать. А тот, кого поставят вместо Кирова, не будет долго разбираться. Светил? Светил! Ну, вот теперь повиси. На берёзе.
- Не буду бить себя коленом в грудь, - сказал я. - Одно из двух: или ты мне веришь и помогаешь. И я это не забуду, ты знаешь. Или ты меня за дешёвку держишь, и мы расходимся…
- И ты это тоже не забудешь, - продолжил за меня Краб. Он отправил в темноту окурок, достал из пачки новую сигарету, подумал и положил её обратно.
- Пойдем, - решился он, вставая со скамейки.
И мы пошли.
Все оказалось проще, чем боялся Краб.
Мы, не таясь, прошествовали по тёмной улице к центральной площади.
Я не стал хорониться в тенях. Шагал рядом, стараясь не хромать. Кто на нас обратит внимание? Честные бродяги давно спали, нежась в кроватях после ночевок в пропахших плесенью развалюхах, или на голой земле у костра, завернувшись в драный бушлат.
А если кто и вышел до ветра или сон плохой перекурить, с чего тревогу поднимать? Ну да – прошли двое мимо. Патруль, наверное. Или по каким своим надобностям. Мутанты плечом к плечу не ходят. По крайней мере - здесь. А чужаки – это каким идиотом нужно быть, чтобы сюда по доброй воле забраться?
На подходе к крепкому дому, у которого росла раскидистая берёза, служившая столбом для единственного в посёлке светившего фонаря, я отстал, потом и вовсе – остановился. Сел на лавочку, закурил, глядя в спину Крабу. А тот спешно, но не бегом, преодолел площадь и начал втолковывать часовому, не отводившего от него ствола автомата, чтобы тот позвал Кирова. Срочно.
Солдат колебался.
С одной стороны, ему не хотелось никого звать. Ночь. Некстати разбуженное начальство врядли будет в духе. Да и хотелось ему, я видел, рубануть бродягу прикладом в грудь и прошипеть что-то вроде: