— Так я и думал. — Он явно собой гордился. Позже, тем же вечером, я терзала его и так, и этак, требуя сказать, как он заставил маму отступить от ее правила никогда и ни от кого не принимать одолжений, даже от собственной сестры, но он только улыбался и качал головой. Ну ладно, решила я, подожду и спрошу у мамы.
Как чудесно было просыпаться утром и с радостью встречать новый день, а не гадать, в каком настроении сегодня будет Биван, и не молиться, чтобы ничего не случилось. Какой же дурочкой я была, что позволяла так собой помыкать. Теперь-то я знала, что любовь и слепая страсть — разные вещи. Больше я никого не полюблю, повторяла я себе, а Карл показал мне, как из взаимной симпатии и уважения рождается дружба. И настоящей любви тоже не бывает без этого уважения друг к другу. Мел права. Я тоже позволила вытирать о себя ноги. Не удивительно, что Бив обращался со мной как с подопытным кроликом.
Когда мне прислали официальное разрешение остаться в Канаде и работать на ферме, я почувствовала, что начинаю новую жизнь. Биван Уильямс остался позади, в неприятном прошлом, а передо мной открывается новое будущее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Письма начали приходить в первых числах декабря.
Дядя Реджис всегда поднимался по утрам самым первым. По словам Брон, он страдал бессонницей. Каждое утро около семи он шел на кухню и ставил чайник. Карл и Мелани спускались к завтраку вместе, чуть позже него; я уходила на работу к полудню, поэтому приходила сварить себе кофе и поджарить тосты не раньше девяти. К этому времени Реджис уже получал всю почту.
В тот понедельник я обнаружила, что рядом с моей тарелкой на столе лежит голубой авиаконверт. Я с удивлением взяла его в руки, потому что никак не ожидала получить от мамы второе письмо так скоро. Первое, полное энтузиазма, пришло всего два дня назад; она писала, как предвкушает провести Рождество и Новый год в Канаде, невзирая даже на то, что для этого придется лететь на самолете.
Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Конверт был надписан совсем не маминым уверенным почерком. Эти торопливые небрежные закорючки я узнала сразу. Аппетит тут же куда-то пропал. Я спрятала письмо в карман джинсов, залпом выпила кофе и бросилась наверх, к себе в комнату. Сев на кровать, я дрожащими пальцами вскрыла конверт. Только бы он написал, что между нами все кончено! Только бы это было прощальное письмо!
Все оказалось еще хуже, чем я думала: это были длинные драматические излияния с просьбами простить все горе, которое он мне причинил, согласиться приехать домой и дать нам обоим еще один шанс.
«Ты знаешь, как ты мне нужна, как мне без тебя отчаянно плохо. Ты сказала, что все поняла, и обещала никогда не покидать меня. Я больше никогда тебя не обижу. Это был урок для меня. Ради Бога, Айрис…»
И так далее, все в том же безумно-отчаянном стиле, играя на моих чувствах, на моем сочувствии, напоминая мне, как счастливы мы были в самом начале. Долго я сидела, чувствуя себя виноватой и недоброй, но в общем тоне письма было что-то еще, истерическое и несдержанное, убеждавшее меня в том, что я мудро поступила, разорвав эти отношения. Наконец я положила письмо в ящик стола и стала переодеваться, чтобы идти на работу. Позже решу, отвечать Биву или нет.
Вести себя весь день как ни в чем ни бывало — и непринужденно обмениваться шутками с другими продавщицами оказалось очень трудно. Покупателей было мало, поэтому Питер Хейс отослал двух девушек на склад перебирать товары. Бедняга становился сам не свой, стоило ему встретиться со мной глазами. Наверно, волновался, не рассказала ли я Брон о них с Мелани, хоть я и обещала молчать. Карл со Стивом уехали на какую-то конференцию в Буффало. Я вздохнула свободнее. В последнее время Карл так быстро улавливал перемены в моем настроении, что сразу мог заподозрить что-то неладное и прямо спросить, в чем дело. Во вторник и среду я получила от Бивана еще три письма, таких же диких и по стилю, и по содержанию. Я на них не отвечала. Не могла. Мне очень хотелось поговорить с Карлом, посоветоваться. Но я сдерживалась. Мне почему-то было стыдно.
Как меня угораздило влюбиться без памяти в такого слюнтяя и нытика? Теперь, когда мои чувства к нему остыли, мне хотелось избавиться от всего, что напоминало о том периоде моей жизни.
Три следующих дня прошли спокойно, писем не было, и я немного расслабилась. В четверг утром пришло сразу два письма. Наверное, глупо было их вскрывать, но нужно быть очень волевым человеком, чтобы не прочитать адресованные тебе письма или бросить телефонную трубку. У меня на такое сил не хватает. Очутившись у себя в комнате, я распечатала оба письма.