— Тебя тоже уже ломает? — удивился Тао, вежливо переждав, пока меня выворачивало. — Не успел принять таблетку? Кстати, за что тебя вообще?
— Не хотел принимать таблетку, — сиплым голосом ответил я.
Не сказать, чтобы резко полегчало, но, по крайней мере, теперь я чувствовал, что эта дрянь меня больше не отравляет. Осталось переждать симптомы.
— Они тебя заставили выпить, да? Воспитатели?
— Угу.
— А почему тебя выворачивает? Заболел?
— Я не переношу наркотики, — сказал я, сам с удивлением слушая свои слова. — Они на меня не действуют. Вернее, действуют, но — вот так. Боль. Тошнота. Жар, озноб — всё, что угодно, кроме того, что положено.
— Странно, — недоумевал Тао. — Обычно у всех так бывает, если пропустишь таблетку.
— Вот видишь. У всех сначала кайф, потом — ломка. А у меня — только ломка. — Помолчав над вонючим ведром, я добавил: — Поэтому я ненавижу дурь. И всех, кто на ней сидит. Всех, кто её толкает на улицах. В школах, универах, клубах и кабаках…
Каждая фраза была откровением. Я тоже изливал сейчас душу, только не Тао, а самому себе. Память всё ещё скрывалась за семью печатями, но то, что я говорил, было важнее памяти. Что-то из области любви или веры. Не поддающееся законам ума. Просто существующее.
— Всё равно таблетки глотать придётся, — сказал Тао.
— Посмотрим, — буркнул я и отодвинул ведро в сторону. — А что нужно, чтобы стать борцом?
С отравой разобрался, но теперь передо мной встала другая проблема: обезвоживание. Казалось, все кишки разом ссохлись и слиплись в ком. Горло горело.
— Продержаться три раунда против одного из борцов, — сказал Тао.
— Ну, тогда у меня плохие новости, — сказал я, опять вспомнив здоровяков из столовой. — Месяца на подготовку тебе не хватит.
— Да пошёл ты! — Тао ударил по решётке. — Главное — сила духа. Я сказал, что пройду — значит, пройду. Понял меня?
— Понял, понял… А теперь — давай помолчим, хорошо?
Я закрыл глаза. Попытался уснуть — не вышло. Тао выдержал в тишине минуту. А потом он начал выть.
За эту бесконечно долгую ночь я оценил чувство юмора тех, кто назвал карцер «консерваторией».
Глава 4. Джиан
Когда ключи загремели в дверях, я уже хотел убить Тао голыми руками, чтобы он наконец-то заткнулся. Он выл, стонал, иногда плакал, но стоило мне задремать, как Тао будил меня громким воплем. Кидался на дверь, барабанил по ней кулаками и, кажется, головой, звал воспитателей, молился.
Не зря всё-таки проштрафившихся учеников держали в одиночных камерах. Наверняка два-три таких недоумка поубивали бы друг друга. А клану не нужны смерти, клану нужно вернуть деньги с процентами. Бизнес есть бизнес, и если с человека можно выдоить хоть что-нибудь, его смерть не выгодна.
Две двери, моя и Тао, открылись одновременно. Я прищурился. Тусклый свет снаружи ударил по глазам, как лезвие бритвы. Тао бросился к выходу, умоляя о таблетке, до размеров которой сжались все его надежды и мечты.
Я вышел спокойно, остановился в коридоре. Фигуру воспитателя видел смутно. Давящее ощущение собственной ничтожности меня бесило. Воспитатель казался большим и сильным, свободным. Я же — тщедушный подросток, терзаемый жаждой и измученный бессонной ночью, — был по сравнению с ним букашкой.
— Ты подумал над своим поведением? — спросил воспитатель. Кажется, тот урод, что любил тыкать шокером.
— Да, — сказал я, помня, что решил больше не лезть на рожон.
К тому же, я разглядел, что в левой руке воспитатель держит стаканчик с водой. Крохотный жалкий стаканчик — капля против того, что мне хотелось в себя залить. Я бы, наверное, выпил ведро воды.
— Ты будешь хорошим мальчиком, так ведь?
В трёх шагах слева Тао едва ли не слизал таблетку с руки другого воспитателя и уже хлюпал водой, проливая её на пол.
— Обещаю, — буркнул я.
— Будешь пить лекарство, когда скажут, так?
— Буду.
— Молодец. — Воспитатель явно глумился. — Давай начнём прямо сейчас?
Я кивнул. Говорить не хотелось, горло ссохлось. Каждое слово будто ворочало там горы песка.
Картонный стаканчик с таблеткой приблизился ко мне. Я взял его и опрокинул себе в рот. Содрогнулся, когда эта дрянь коснулась слизистой оболочки.
— Держи.
Наконец-то вода. Я взял стаканчик и заставил себя пить медленно, небольшими глоточками, чтобы желудок правильно принял живительную влагу и выжал из неё максимум пользы.
— Открой рот.
Я открыл. Воспитатель посветил внутрь фонариком, наклонился, морщась.