Гарновец то и дело забегал вперед, а затем нетерпеливо ждал, пока мы подойдем. Многие встречные здоровались с Ариничем и его спутниками. Но я заметил, что с Гарновцем, шедшим впереди, все раскланивались особенно почтительно.
— Теперь кланяются, — сказал Аринич, добродушно усмехнувшись. — А было время — отворачивались, на другую сторону переходили. — Аринич опять кивнул на Гарновца и сказал: — Он тут у нее долго в предателях ходил.
Недоумение мое росло, и это доставляло Ариничу явное удовольствие.
Мы миновали еще несколько полумертвых кварталов, и вдруг между каменных торосов возникло новенькое двухэтажное здание, выкрашенное в голубой цвет.
Маляр, неразлучный с костылем, докрашивал парадную дверь.
Он был в рваной тельняшке и в черных брюках. Одна штанина лежала широченным клешем на земле, другая была пришпилена выше колена.
С обеих сторон от парадной двери стояли щиты, рекламирующие фильм «Чапаев».
По фронтону здания тянулась вывеска. У живописца хватило вкуса перевить буквы лентой салатного цвета, с красной черточкой посредине, как на колодке партизанской медали.
— Постой-постой! — воскликнул Аринич, приглядевшись к вывеске. — Что-то напутал твой живописец Суриков. Театр-то окрестили «Партизан». И в газете так напечатано. Откуда же взялась «Партизанка»? Кинотеатр, он — мужского рода.
— Это я, Роман Андреевич, изменил, — признался Гарновец, сильно смутившись.
— Что ж, пожалуй, можно, — поспешно согласился Аринич и убежденно повторил: — Так будет лучше. «Партизанка»! Хорошо! Пусть женского рода. Очень хорошо! Есть же кинотеатры «Аврора», «Родина», «Пятилетка». Отлично!
В вестибюле, в фойе, в зрительном зале, в кинобудке — всюду пахло краской, клеем, непросохшей штукатуркой. Два подростка привинчивали в зале последний ряд кресел. Седобородый старик, в мундире немецкого офицера и в лаптях, выметал стружки. Уже светилась красными буквами табличка, напоминающая о запасном выходе. Ослепительно белела простыня экрана — без швов, без морщинок, без складок.
Сейчас «Чапаев» мирно спал, свернувшись клубком в цинковых коробках, но вечером он оживет на впечатлительном полотне. Чапаев вновь промчится во весь опор в атаку, и бурка будет биться за его плечами острыми крыльями. А потом весь зал, вместе с пулеметчицей Анкой, будет переживать волнующие подробности психической атаки…
Аринич подписал акт о сдаче кинотеатра в эксплуатацию, дал подписать другим членам комиссии, а потом неожиданно предложил:
— Подростки здесь с роялем никак не совладают. Надо его в фойе устроить на жительство. На второй этаж. Может, подсобим? Как вы, комиссия?
Тышко торопливо положил портфель на подоконник, а Фрося стала еще более серьезной и поправила косынку.
Тышко, старик в лаптях, два подростка, я и Фрося, которую так и не удалось отговорить от этой затеи, потащили рояль по лестнице. Аринич шел сзади, командовал и все норовил подпереть плечом лакированный борт рояля.
В эту минуту Аринич напомнил мне раненого из знакомой гвардейской дивизии. С рукой на перевязи шел тот с переднего края в медсанбат, увидел, как мы вытаскиваем завязшую в дорожной грязи пушку, подошел к нам, чтобы подпереть здоровым плечом орудийный щит и прокричать чудодейственное «раз, два — взяли»…
После осмотра кинотеатра Гарновец пригласил всех к себе домой подкрепиться. Он жил в пригороде, который здесь называют Форштадтом. Дорога туда, за оживленным разговором, показалась короткой.
Родители Гарновца встретили нас с тем сердечным хлебосольством, в котором нет желания выставить напоказ свое радушие, нет навязчивости.
Хозяйка поставила перед нами глиняный жбан; стенки его запотели, от него хорошо пахло погребом.
— Откушайте холодного молочка, пока яичница поспеет.
Завтрак не прервал беседы. На улице Гарновец показался мне угрюмым человеком, из которого и слова не выжмешь. А дома у себя и он и его родители оказались весьма словоохотливыми…
2
С тех пор как появился кинематограф, мальчишки мечтают стать киномеханиками. Что может быть лучше! Каждый вечер и по нескольку раз подряд бесплатно смотреть картину.