– Нет от этих бешеных «лис» покоя ни днем, ни ночью... – вздохнул десятник. – Ладно, щенок, пошли!
Ведя рядом с собой пленника, он прошел через двор, миновал дежурного стражника у входа, перебросился с ним парой негромких слов. Сверчок не слушал. Ему вдруг стало страшно. Ни разу в жизни ему не довелось увидеть Дом Стражи изнутри, уберегли Безликие, только в кабинете Джанхашара побывал – а тот отдельно, в пристройке... А теперь, как шагнул через порог, так стало холодно в животе.
Вслед за десятником Сверчок поднялся по широкой, но низкой, в три ступеньки, лестнице, и прошел по темному коридору. Десятник без стука распахнул дверь в небольшую комнату, освещенную сразу тремя светильниками, и остановился на пороге.
В комнате за круглым столиком сидела Авита. Перед нею были разложены листы бумаги, стояла подставка для кистей, кружка с водой и какая-то белая штуковина с жирным черным пятном на ней.
У стены стоял верзила бродяжьего вида – тощий, в рванине, с одним ухом и редкими кривыми зубами. Зубы можно было разглядеть, потому что верзила ухмылялся во весь рот – но как-то невесело.
Рядом с верзилой стоял стражник и через стол подглядывал за тем, как Авита сосредоточенно водила кистью по бумаге.
Подняв глаза на вошедшего десятника и не заметив за его широким плечом Сверчка, Авита оторвалась от рисования и воскликнула:
– А, Сарта́н! Очень хорошо, что ты сюда заглянул. Я уже сама собиралась тебя искать. Нам необходимо поговорить.
– Верить ли мне своим ушам, умереть ли мне от счастья? – игриво отозвался десятник Сартан.
– Изволь оставить свои шуточки! Я зачем рисую этих бедолаг? – Авита кивнула на бродягу у стены. – Для своего удовольствия, что ли? Или, может, по заказу Королевской картинной галереи в Тайверане? Я рисую, чтобы их по этому рисунку можно было узнать! А в каком виде мне приводят тех, кого хватает седьмой десяток? Ваших задержанных не признали бы даже их родные мамаши! Подбитые глаза, распухшие губы, ссадины по всей физиономии... Прикажешь мне их так и рисовать?
– О краса стражи, отныне и впредь мы будем дарить каждому задержанному букет цветов! И на руках приносить злоумышленников к тебе!
– Мне кажется, Сартан, твои «крабы» задержанных вот именно на руках и носят – причем вверх ногами, а голова тащится по мостовой...
– Так я как раз о задержанных и говорю, – перебил барышню десятник. – Вот этого сопляка рисовать не приходилось?
И вытолкнул пред очи художницы своего пленника.
– А, Сверчок... – рассеянно кивнула парнишке Авита. – Сартан, ты от разговора не уходи! Мне что, жаловаться Джанхашару? Зачем бить задержанных именно по лицу? У них других мест нету, чтобы стукнуть?
– Авита! – рассердился десятник. – Этот мальчишка говорит, что он из «лис». А мы взяли его возле дома, где совершено убийство!
Авита сразу посерьезнела:
– Убийство? Где?.. И – да, это мальчик из нашего десятка.
Сверчок не обиделся за «мальчика». Он вывернулся из-под руки опешившего стражника и гордо объяснил:
– Убийство на Яблоневой улице. В доме почтенного Гикфи... дом еще такой, вроде башенки, а хозяин – Сын Рода, только Род я запамятовал...
– Из Рода Ташкуд, я его знаю, – побледнела Авита. – Да неужели Гикфи убит?
– Или он, или другой кто, но в его доме, – уточнил Сверчок. – Я-то этого господина не знаю. И лицо убитого не разглядел.
– Сартан, – попросила Авита учтиво и серьезно, – не сочти за труд, поднимись наверх. Спрут у себя в кабинете уже, наверное, закончил допросы. Расскажи ему об убийстве... Постой! Остался ли кто-нибудь на месте преступления?
– Мой парень и ваш Фагрим.
– А, тогда все в порядке.
– Еще одного я послал к Спруту домой, я ж не знал, что господин здесь... – Десятник повернулся, чтобы уйти, и через плечо примирительно бросил Сверчку: – Ты, паренек, зла на меня не держи...
Парнишка учтиво кивнул в ответ. Он и не собирался заводить врагов в страже.
Авита глазами указала Сверчку на краешек своей скамьи:
– Посиди пока, отдохни, а я продолжу... Мотыль, улыбайся! Я твои зубы еще не зарисовала.
Стражник у стены показал бродяге кулак:
– Улыбайся барышне, собака, не то зубы вышибу, нечего будет и рисовать!
Мотыль покорно оскалился.
Проворно создавая портрет незадачливого Мотыля, девушка ни слова не спросила про убийство. Рассказывала про то, что рисует с натуры каждого, кого приводят в Дом Стражи, а на обороте рисунка записывает дату и причину ареста, а если кто второй раз попался – вторую дату.... Незнакомый предмет, назначением которого поинтересовался любознательный Сверчок, оказался фарфоровой тушечницей, на которой художница, понемногу подливая воду, растирала плитку наррабанской черной туши.
Когда парнишка глянул на рисунок, он едва не ахнул: до того похоже глянул на него с листа бумаги Мотыль. Даже видно было, что оскал его – не улыбка. Хоть и растянул губы, а в глазах радости нет. И другие рисунки, которые Авита позволила проглядеть, тоже были удивительно живыми.
– Взяли троих незнакомых, – объяснила художница. – Вероятно, пришли из лесу. Еще двое – старые «приятели», там только на обороте новую пометку сделать. А Мотыль с прошлого раза крепко изменился: ему ухо где-то в драке оторвали и два зуба выбили. Придется нарисовать его заново и подшить новый рисунок к старому, чтобы путаницы не было.
Мирная беседа помогла Сверчку успокоиться. И когда в комнату вошел Спрут в сопровождении Гижера, парнишка толково и быстро изложил свои вечерние приключения. Слушали его только «лисы» – перед самым приходом Ларша Авита закончила портрет, незнакомый стражник увел бродягу.
– Принял, стало быть, «крабов» за грабителей? – хмыкнул Ларш. – А чего тебя на ночь глядя понесло в Дом Стражи?
Сверчок на миг озадаченно замолчал: пережитое потрясение заставило его забыть о своей гениальной догадке. Но тут же он вскинул голову и азартно заявил:
– Я знаю, кто убил торговца Саукриша. Племянник, вот!
Авита и Гижер переглянулись. Ларш приподнял бровь:
– Вот как? И почему же ты считаешь, что его убил именно господин Фарипран?
– Он же путается в своем рассказе! То одно говорит, то другое! Вон Гижеру он сказал, что во время убийства был у себя в комнате и играл на скрипке. Так, Гижер?
– Так, – откликнулся «лис».
– А когда господин Ларш изволил разговаривать со всей семьей сразу, Фарипран сказал, что предавался му-зи-рованию...
– Музицированию, – поправила его Авита.
– Во-во, этому самому и предавался. На флейте, вот! На флейте, а не на скрипке! А раз путается и врет, то он и убил! – Сверчок обвел победным взглядом всех троих.
Но тут же радость угасла, потому что Авита глядела на него с явной жалостью, а Гижер – с насмешкой.
– А тебе не пришло в голову, – мягко спросила Авита, – что человек мог просто ошибиться от волнения?
– А если даже не от волнения, – подхватил Гижер, – если даже впрямь во вранье запутался, то что ты этим докажешь? Он покажет тебе скрипку и флейту и скажет, что сначала побренчал на скрипке, а потом подудел на флейте. Ну да, в один вечер. А что, запрещено?
Сверчок увял. Он почувствовал себя законченным дураком. Конечно, его напрасно взяли в особый десяток. В первый день так опозорился! Выгонят же...
На плечо ему легла ладонь десятника.
– Да ладно вам, Гижер, Авита! Вы лучше о другом подумайте. Парень среди ночи вспомнил неувязку в словах подозреваемого. И что – повернулся на другой бок и уснул? Нет, он из постели вылез и побежал в Дом Стражи! Умение со временем придет, никуда не денется, а старание уже есть.
Сверчок приободрился. Похоже, его все-таки не собирались пока выгонять из «лис».
– А дело уже закрыто, – продолжал Ларш. – Саукриша зарезал племянник, тут ты прав. Он уже и признался... Ладно, «лисенок», пойдем на Яблоневую улицу, поглядим, кого ты там по пути убил.