– Барилла ошибается, – понимающе улыбнулся Хранитель актеру. – Что за пир без песен?
Просители уже прощались, когда Ульфанш вдруг остановил Арризара:
– Прошу тебя, Лебедь... ну разок!..
И показал взглядом на кубок с крышкой, стоящий на круглом столике. Было при этом в суровом Хранителе города что-то от мальчишки, который глазеет на проезжающий цирк: радость и ожидание чуда. В другое время эта просьба могла бы показаться бестактной, все-таки Сын Клана – не фокусник... но не сейчас, когда знать и люди театра закончили веселую беседу.
Арризар улыбнулся в ответ. Подошел к столику:
– Что у тебя там, вино?
– Да, эфросское.
Не открывая крышки, Арризар охватил кубок ладонями.
Актеры зашептались – наверное, делали ставки на то, что на этот раз получится у Лебедя.
А Ларш – словно его кто-то толкнул – искоса, незаметно поглядел на Шерката.
Лебедь-старший был бледен. И глядел куда-то мимо столика, мимо кубка, мимо двоюродного брата...
Арризар осторожно приподнял крышку кубка – и удивился:
– Надо же!.. Чернила! Такое у меня впервые получилось!
* * *
Обратно шли, разбившись на две группы: актеры крутились вокруг Шерката, наперебой объясняя ему, как украсила бы спектакль живая обезьяна. А Ларш с Арризаром немного отстали.
– Мы из-за этого визита к Хранителю бросили Райши-дэра одного, – вздохнул Арризар. – Скучает, бедняга, в чужом городе. Ничего, сейчас мы с Шеркатом измыслим для него что-нибудь веселое.
– Слушай, чем он тебе по сердцу пришелся, этот Райши-дэр? – удивился Ларш. – Мало ли чужеземцев приезжает в Аршмир, ты же не каждого так встречаешь! А с этим нянчишься, как с родным.
Арризар невесело хохотнул:
– Вот-вот, как с родным... Сложись судьба иначе, мы с ним и впрямь были бы родственниками.
– Ого! Это как?
– Он собирается жениться на Сайти-шиу, дочери покойного Баргу-дэра. А я был влюблен в ее старшую сестру Тамри-шиу. Сильно был влюблен. Хотел в жены взять.
– Клан запретил? – спросил Ларш.
Он понимал, какой это был бы отважный, даже отчаянный поступок для Сына Клана – жениться на заморской девице. И не меняло дела то, что к имени ее отца добавлялось слово «дэр», говорящее о знатности. Мало ли в Наррабане этих «дэров»... А Дети Кланов – избранники Богов!
Арризару, похоже, хотелось отвести душу:
– Он был известным ученым, Баргу-дэр. Говорили даже, что чародей. Ему ежегодно шли деньги из казны. Дочек наряжал, как принцесс. Сайти еще малышка была – подросток, олененок... А Тамри... она шла – как танцевала, мне музыка слышалась... нет, не могу объяснить! Видел я красавиц, а такого не чувствовал. Думал – могу свою жизнь ей под ноги бросить...
Арризар с горьким вызовом глянул в лицо сочувственно молчавшему Ларшу:
– Собственно, я это и сделал!
– Это как?
– Мы тогда жили в Нарра-до: Шеркат, я и наш дед. Дед учил нас вести торговлю, хотел после смерти свое богатство оставить нам – пополам. Шеркат старался, перенимал торговую науку. А я крутился вокруг Тамри и сердил этим деда. А тут стряслась беда: умер Баргу-дэр. И тут же выяснилось: все деньги, которые из казны получал, он тратил на какие-то научные опыты. Еще и мало ему было, он заложил дом и влез в долги. Тамри, бедняжка, продала наряды, которые им с сестрой отец дарил, даже книгу семейную продала – ту самую, за которой сейчас Райши-дэр приехал. И все равно получилось, что придется ей сестру продать в рабство. Или самой – в невольницы...
Ларш молчал, чтобы не спугнуть неожиданной откровенности друга. Он уже понял, что приезд наррабанца разбудил в душе Арризара старое горе. Пусть уж выговорится...
– Мне как раз дед дал денег – рассчитаться за товар. А я по пути к торговому партнеру заглянул к моей ласточке. Она разрыдалась у меня на груди. Я не выдержал и отдал ей все дедовы деньги, там много было...
– И дед разгневался?
– Не сразу. Я ему соврал, что меня в переулке ограбили. Приставили к горлу нож и срезали кошель. Своей ласточке я велел молчать о том, откуда деньги взялись. Но дед все же как-то прознал. Вот тогда разъярился – страшно вспомнить! Потребовал, чтоб я первым же кораблем вернулся в Аршмир. Я подчинился, чтоб его хуже не злить, даже с Тамри на прощанье не повидался. Думал: дед позлится, да и простит меня. Тогда и выпрошу разрешение жениться... Да не вышло. В Нарра-до после моего отъезда вспыхнула болезнь... в Наррабане ее называют серым кашлем, а как у нас – не знаю. И умерла моя роза наррабанская. Младшую сестру болезнь не тронула, а Тамри... эх! Через Шерката передала мне, умирая, подарок. Я с этим подарком никогда не расстаюсь. И дешевенький, а для меня дороже королевских сокровищ.
Чуть помолчав и успокоившись, Арризар продолжал:
– Почти тогда же от этой болезни умер и дед. Так и не успели мы помириться. В завещании он все состояние отписал Шеркату, а мне – ежемесячное содержание, только-только не сдохнуть... Ну и ладно! Мне семьей не обзаводиться, детей не кормить – проживу как-нибудь! Только вот Райши-дэр приехал, сердце разбередил... Слушай, Спрут, помог бы ты ему купить эту книгу, а? Пусть она в семью вернется!
– Не обещаю, но попробую, – растроганно кивнул Ларш. – Книга не моя, но погляжу, что тут можно сделать.
* * *
Алки взял Сверчка в напарники, и они весь день промотались по городу. Заходили с заднего двора в кабаки и харчевни, навещали старьевщиков и хозяев постоялых дворов. (Завернули и на тот постоялый двор, где еще недавно работал Сверчок, и бывший хозяин глядел на парнишку с почтением и опаской.)
При себе у «лис» был портрет Гвоздодера, два года назад нарисованный Авитой.
– В Аршмире хватает ворья, своего и заезжего, – сказал Алки напарнику. – Но Гвоздодер уж очень ловко замки ломает, не нужен нам под боком такой мастер. Опять-таки каменоломня... раз поймали тебя, так кирку в лапы – и работай! А он, понимаете ли, бегать вздумал! Будет теперь хвастать: мол, ничего страшного в этой каменоломне нет, захотел – и упорхнул! Молодое дурачье уши развесит и нас бояться перестанет, а вор должен страх иметь! Да и просто обидно нам два раза одну работу делать, ведь мы этого гада уже поймали два года назад.
– Два года назад еще и «лисьего» десятка не было, – попробовал Сверчок поймать напарника на ошибке.
– Тогда был десяток Аштвера, – не дал себя сбить Алки. – Вот мы Гвоздодера и прижали: я, Говорун и Даххи... Говорун в шестом десятке сейчас, не пошел в «лисы». На горячем прихватили ворюгу: он ночью в лавку залез, а занавески плотно не задернул. Мы с улицы заметили, что в окне мелькнул огонек свечи...
– Гижер говорил: если сейчас поймаем Гвоздодера, всему десятку награда выйдет...
– А ты Гижеру скажи: дескать, не спеши рыбку потрошить, рыбка еще в море, а море – за горою... Так, приятель, стой здесь и жди. Дальше я один.
«Опять!» – хотел с досадой воскликнуть Сверчок. Но сдержался, промолчал. Остался подпирать забор в узеньком переулке. Алки свернул за поворот – и был таков.
И ничего не возразишь! Алки не к девчонке пошел, а «птичек слушать». Сверчку уже успели объяснить, что у каждого свои осведомители. Если к полезному человечку водить то одного стражника, то другого, рано или поздно по городу слух пойдет, что этот человечек «поет» для «крабов» и «лис». А полезному человечку такая слава ни к чему. Они осторожные, человечки-то...
Вернулся Алки, чем-то заметно огорченный. Сказал:
– Дело к вечеру. Перекусим по-быстрому – и в Дом Стражи.
Перекусили в харчевне «Петушиный крик», съели по лепешке с рыбной начинкой. Хозяин замахал было руками: мол, что вы, парни, за такой пустяк я с вас денег не возьму... Но Алки молча кинул на стол три медяка и потащил Сверчка за дверь. За дверью сказал: