– Какой ты горячий, какой вспыльчивый...
– Дура!
– Но подумай: все можно сделать тайно! И никто не узнает, алмаз мой...
Эти слова разом заставили мужчину успокоиться. Он отвернулся к окну и некоторое время глядел в щель меж приоткрытыми ставнями.
Наконец, не оборачиваясь к женщине, ровно ответил:
– Тайно? Да, пожалуй... это можно...
* * *
Над высокими, в человеческий рост, зарослями бурьяна летел негромкий мальчишеский голос:
– Пилюля! Эй, Пилюля! Ты где? Сюда, Пилюля!
Но не шуршал бурьян, не бежала на зов беспризорника Головастика мелкая собачка, рыжая и лохматая.
Маленький дом с распахнутыми дверями был пуст. Дворик зарос дикой травой. До сих пор на дом не нашлось покупателя, а утварь растащили соседи, до последней миски. Даже полки из стен выдрали.
А когда-то это был самый лучший, самый уютный дом на свете. Им заправляла вольноотпущенница Ворчунья, старая, но добрая. На кухне хлопотала кухарка-наррабанка, хозяин звал ее Пышечкой. Какие яблочные оладьи она пекла! А по дому скакала, заливаясь лаем, общая любимица, ласковая малышка Пилюля.
Какая радость воцарялась в домике, когда после трудового дня возвращался усталый хозяин! Он ходил по всему Аршмиру от одного больного к другому или отбывал положенные всем городским лекарям часы в больнице для бедных. А дома, едва поев, шел в пристройку, в лабораторию. Хозяин мечтал создать Снадобье Всеисцеляющее.
А еще он учил Головастика читать и писать.
Где они сейчас, две замечательные, четко переписанные, с красивыми картинками книги, по которым Головастик складывал первые слова? Мальчик видел их как наяву: «Лекарственные травы» и «Ядовитые растения».
Хозяин хотел дать Головастику вольную и сделать его лекарем – а ведь это самое лучшее на свете ремесло!
Но Безликие решили иначе...
После смерти хозяина Ворчунья показала судебным приставам свою вольную грамоту и ушла. Куда ушла – про то Головастик не знает.
Кухарке-наррабанке повезло. Ее купила богатая семья, кухарка у них неплохо прижилась. Когда Головастик уже был в бегах, он иногда тайком навещал старую знакомую – и ему всегда перепадал вкусный кусочек. Но этого нельзя было делать часто. Вдруг господа дознаются, что их стряпуха помогает беглому!
А рыженькая Пилюля так и осталась здесь, возле пустого дома. Охраняла, что ли? Чем она жила – Головастик не знал. Может, ловила мышей. А может, соседи подбрасывали ей объедки. Пару раз Головастик, проходя по улице, видел ее издали. Но всегда спешил уйти незамеченным. Еще узнает, привяжется... Куда ему – с собакой? Сам как дворняга бродячая...
Но сейчас мальчуган сам искал старую подружку.
Головастик все-таки решился уйти из Аршмира. Совсем. Навсегда. И тут ему стало ясно: надо забрать с собой Пилюлю. Последнее, что осталось от хорошей жизни. Если уйдет один, память о прошлом будет слабеть, а потом пропадет. Головастик сам себе не сумеет доказать, что когда-то у него был учитель, был дом...
А с Пилюлей – ого-го! Вдвоем они не пропадут. Да, уходить страшно, но это сейчас, а потом будет не до страха, потому что придется заботиться о малышке...
– Пилюля, где ты? Сюда, ко мне!..
Нет ее. Не отзывается. Убежала? Или кто-нибудь пришиб?
Головастик, понурый и несчастный, вышел за калитку, чуть не столкнулся с прохожим, поднял глаза...
И тут же молча рванул прочь со всех ног!
Самая опасная встреча, какая только могла случиться!
Мальчик нарвался на слугу своего нового хозяина, перекупщика. Как раз этот долговязый мерзавец и приглядывал за господским двуногим добром.
Сзади бухали тяжелые шаги. Надсмотрщик гнался молча, не кричал: «Держи его!» Это понятно: за поимку беглого положена награда, с помощниками пришлось бы делиться.
Почти обезумев от ужаса, мальчик несся, как заяц от пса. Но даже в таком смятении он, свернув за угол, увидел широкую, почти оторванную доску забора. Словно по чьей-то подсказке, он юркнул в щель, ободрав плечо и руку. И тут же мимо протопали шаги.
Головастик быстро огляделся.
Он попал на задний двор большого дома. То ли чей-то особняк, то ли гостиница. И двор, с колодцем и какими-то постройками, был сейчас пуст.
Надо спрятаться. Надсмотрщик поймет, что беглеца нет впереди, и вернется.
Перевернуть на себя вон то корыто? Нет, под ним не спрячешься, маленькое... Тогда сарай?
Отодвинув засов, мальчик скользнул в полутьму, зарылся в кучу пустых мешков, притих, стараясь выровнять дыхание. Сердце билось не в груди, а в горле.
За тонкой стенкой сарая послышался свист. Кто-то ходил рядом.
Надсмотрщик? Нет, тот не стал бы безмятежно свистеть на чужом дворе. Наверное, кто-то из здешних слуг.
Издали донесся женский голос:
– Эй, ты где?.. Иди есть, каша стынет!
– Сейчас, – отозвался мужчина за стеной. – Только сарай запру, кто-то оставил дверь открытой.
Хлопнула дверь. Стукнул засов. Темноту прореза́ли только узкие полоски света из щелей.
Головастик оказался в ловушке.
4 (1)
4
Утро сорокового дня Цветущего месяца
Утро пришло в Аршмир – раннее, юное, трудовое.
Рыбачьи лодки возвращались с ночного лова.
Пекарь Аштвер растопил свою печь.
Плотники под пристальным надзором Бики входили в пустой театр, озираясь так, словно были здесь впервые. Вроде и не раз сидели на этих скамьях... но чтоб в безлюдье, да чтоб на сцену подняться...
А Головастик проснулся оттого, что рыжая Пилюля ласково вылизывала ему лицо...
Увы, приснилось. Это солнечный лучик просочился сквозь щель сарая и плясал на веках мальчика.
Головастик разом вспомнил все, что с ним произошло. Вспомнил и то, как весь вечер искал хоть одну плохо прибитую доску, чтоб отодрать ее и вырваться на свободу.
Он и сейчас бы продолжил поиски – а что делать? Но у него уже не было на это времени.
Шагов за стеной мальчик не услышал. А вот засов стукнул отчетливо и грозно.
В проеме распахнувшейся двери встал мужчина.
Головастик ринулся вперед, но был перехвачен сильной рукой за волосы.
Мальчишка взвыл от боли, но все же попытался вырваться, ударил противника пяткой по ноге. Увы, что он мог, босой, сделать обутому в сапоги врагу?
Мужчина швырнул его обратно в сарай и вновь захлопнул дверь.
– Посиди пока там, крысенок, – насмешливо сказал он. – А я пока разузнаю: может, ты хоть кому-то сгодишься...
Головастик в отчаянии кинулся на дверь, затряс ее...
Бесполезно. Это был прочный, крепкий сарай.
* * *
Аштви́нна Зимняя Сказка, любящая супруга Хранителя Аршмира и добрейшая тетушка Ларша, редко бывала в ярости.
Само слово «ярость» не подходило к ней – круглолицей, добродушной, такой уютной...
Да и на что ей было злиться? На постоянные измены мужа? Бросьте! Ульфанш легко увлекается смазливыми девчонками – и так же легко их оставляет. Возвращается к жене. Причем возвращается ласковым, виноватым, внимательным к желаниям Аштвинны.
Или ей злиться на супруг городских богачей и знати, которые прозвали Аштвинну «домашней курицей»? Ну да, вокруг нее не крутятся ежедневно портнихи и ювелиры, примеряя на нее всё новые наряды и украшения. А зачем ей это? Сама Аштвинна равнодушна к тряпкам и побрякушкам, а стараться ради аршмирских дам – много чести для них.
Так бы и жить Аштвинне – мирно, спокойно, без глубоких переживаний, завернувшись в тихий домашний распорядок, словно в теплую шаль.
Так нет же! Есть в городе особа, которая ухитряется вывести супругу Хранителя из себя.
Арритиса Сапфировая Тропа, жена владельца аршмирских верфей!
Вот она – настоящая соперница Аштвинны!
Не в любви, нет – куда уж ей, рыжей карлице... И не в нарядах, к ним Арритиса тоже равнодушна.
Нет, обе дамы – благотворительницы. Как выразился местный поэт, «высокие души и щедрые руки». Объединил, понимаете ли, обеих дам в одной восторженной оде! Это он сглупил. Обе «высокие души» оскорбились и порознь устроили поэту много гадостей.