— Глаз да глаз…
Копыто перевёл взгляд на тропинку: хорошо заметная в стерне неровная полоска утоптанной в камень земли, обложенная припылёнными листьями подорожника, расслаивалась, троилась… Или — это в глазах? Копыто прикрыл одно веко — нет, не помогло. Плюнул через левое плечо, перекрестился… Ага! Свернул на правую.
Копыто спешил, и тропинка, почуяв настроение путника, не артачилась — стелилась под ноги ровно и споро, огибая невысокие холмы, подскакивая на растоптанных кочках… Вот она взобралась на пригорок…
Оглушительный звук рвущейся материи застал Копыто врасплох. Старик присел от неожиданности — да так и застыл: в стороне, на лугу, прямо в воздухе, зияла узкая тёмная щель, будто и вправду некий огромный холст с намалёванным на нём знакомым пейзажем — холмами, стогами, полосой серебристых ив вдоль реки — лопнул от неба до земли да так и продолжал расползаться, треща нитями змеистых молний по кромкам растущей бреши. Щель увеличивалась в размерах беспорядочными рывками, как будто кто-то с той стороны полотна, поняв, что и на этой стороне что-то есть и желая удовлетворить своё любопытство, принялся нетерпеливо дёргать за края, отчего ткань мироздания разъезжалась всё больше и больше.
Разряды молний пересекали растущую дыру частыми грубыми стежками, вытягивались в струну и, не выдержав натяжения, лопались с треском. Оборванные концы извивались, тянулись друг к другу — но дотянуться никак не могли.
Ужас охватил старика. И задал бы стрекача, да ноги будто в землю вросли — здесь и помереть! Да и бежать — куда? Мир разваливался, прекращал своё существование! Вот он — конец света! Куда убежишь?!
— Ну всё… — прошептал Копыто упавшим голосом. — Доигрались…
Его рука сама собой потянулась ко лбу, к животу, к плечу — накладывая крестное знамение.
— Господи, спаси!
Невидимая сила неуклонно разрывала мир пополам, но в какой-то момент Копыто, с замершим сердцем и даже не дыша, в опасении спугнуть блеснувшую надежду, понял, что прореха перестала увеличиваться! Знать, не по зубам потустороннему невидимке оказалось мироздание, и, достигнув предела своих возможностей, тот остановился, не желая сдаваться сразу лишь из упрямства!
Края трещины вздрагивали, раздавался скрежет, подобно звуку заклинившего механизма — вот-вот задымится и рванёт! Но — нет, не взрывалось ничего, наоборот — края разрыва начали сходиться, слипаться, и вот стянулись окончательно. Поперечные нити молний ужались, слились в единый ослепительно-белый жгут, который вдруг исчез, издав напоследок хлопок такой силы, что у остолбеневшего Копыта заложило уши.
Эхо финального хлопка, пометавшись между пригорком и лесом, растаяло в звенящей тишине. Копыто помотал головой, вытряхивая этот звон из ушей, сглотнул пару раз — вроде отлегло.
«А что там-то?» — пригляделся.
Кривая дымящаяся полоса уродливым рубцом чернела на лугу в том месте, где только что едва не разорвался мир. Тлела стерня, испуская в небо сизый дымок, разгоралась лениво.
«Стерня-то ладно: выгорит — огонь и потухнет… — мысли тяжело заворочались в голове старика, приходя в себя после несостоявшегося конца света. — А стога-то — рукой подать! Сено вот не убрано: жалко — сгорит. Да не ровён час, ветер разметает — и понесёт горящие клочья на пригорок, к избам!»
— Ах, ты… — поразило догадкой старика.
«Куда молонья била, не ходи — ожжёт!» — это ещё дед говорил ему, мальцу мокроштанному.
«Авось не ожжёт…» — подумал Копыто, а ноги уже сами несли его к жадно облизывающему сухую стерню «рыжему бесу», руки сами срывали видавший виды пиджак…
…— Слава тебе, Господи! — выдохнул Копыто устало и провёл рукой по лицу, оставив на взопревшей физиономии полосы сажи.