Тем не менее, все они были здесь, рядом со мной. Я всё время думала об этом, веря, что они смогут меня защитить, и мне не о чем беспокоиться.
Вечером мы засиделись позже обычного. Никто этого не заметил, но я поняла, что Мария и Леандр хотели, насколько это возможно, отсрочить то время, когда я останусь одна.
Когда мы, наконец, собрались спать, собаки уже давно скреблись в дверь, чтобы их выпустили. Леандр пошёл запирать их в риге[11], а, вернувшись, сказал, что дождь почти закончился, небо прояснилось, и завтра наверняка будет прекрасная погода.
8
Оставшись одна в своей комнате, я принялась размышлять, а потому заснула очень поздно — наверное, как раз тогда, когда Мария должна была меня разбудить. Она распахнула в моей комнате ставни, и солнце скользнуло по моей постели. Мария спросила, не заболела ли я. Я ответила, что нет, и напротив, чувствую себя прекрасно.
Так оно и было. Я радовалась просто потому, что Леандр не ошибся, и погода действительно была чудесная. Мне казалось, Леандр вообще не может ошибаться. И я сказала себе, что это сияющее осеннее солнце встало для меня, только для меня.
Выходя из комнаты, Мария сказала, чтобы я не опаздывала, так как «этот месье» может прийти с минуты на минуту. Когда она произнесла «этот месье», я чуть не расхохоталась. Думаю, она не совсем представляла себе, кем приходится мне Марсель. Должно быть, она наивно полагала, что Марсель доводится мне кем-то вроде жениха, которого я не хочу видеть, потому что он мне не подходит.
Я ощущала, как солнце заполняло своим теплом мою постель, и, не желая лениться, очень быстро поднялась.
Мой завтрак на кухне был уже готов. Я поела и пошла во двор, где работал Леандр. Он вытащил топор и четыре куска железа и начал колоть сложенные под навесом риги брёвна. Я удивилась, не увидев собак, и он объяснил мне, что хочет побеседовать с Марселем надлежащим образом, и лучше, чтобы его ничего не отвлекало.
— В любом случае, — добавил он, — если он придёт не один, и они станут угрожать, Мария откроет ригу и выпустит собак.
Затем он громко расхохотался, сжав рукоять топора.
Всё это — колка дров, натянутый смех, собаки, которых Мария в любую минуту была готова натравить на моих обидчиков — немного походило на постановку театральной сцены. Но я доверяла Брассаку. И если подумать, мне даже не нужно было заботиться о том, как себя вести. Главное — чтобы Марсель всё понял.
Брассак снова принялся за работу. Он так ловко управлялся со своим топором, что напоминал артиста в цирке. Правда, когда он колол дрова, его зрителями обычно были только собаки. Но, возможно, он делал это просто, чтобы доставить удовольствие тому, кто на него смотрел. Я долго наблюдала за его работой и должна была признать, что в тот момент он был по-настоящему красив.
Потом я вернулась в кухню. Мария чистила овощи для супа к обеду. Я села напротив неё и стала ей помогать. Временами мы смотрели друг на друга, и Мария улыбалась. Её улыбка была мимолётной, но я знала, что она означала. Она означала, что Мария меня полюбила. Я тоже улыбалась ей в ответ, чтобы показать, что я не боюсь.
Было около 11 часов, когда вдруг залаяли собаки. Тогда Леандр положил топор на землю и, подойдя к риге, велел им молчать.
К холму приближался автомобиль. Теперь, когда топор больше не стучал, я ясно услышала шум мотора.
Мария перестала чистить овощи, и я увидела, как дрожит в её руке нож. Я снова улыбнулась, пытаясь сохранять спокойствие.
Автомобиль очень быстро взобрался на плато, и мы услыхали, как он остановился у дороги. Я подошла к двери, но из дома дорогу не было видно — её закрывали каштаны. Брассак велел мне идти к Марии, а сам остался стоять посреди двора, опираясь на рукоять топора. Он немного запыхался, и его волосатая грудь под распахнутой рубашкой вздымалась чаще обычного. Вид у него, однако, был очень спокойный, а на губах блуждала улыбка.
Я вернулась к Марии. Она оставила нож и положила обе руки на стол. Они дрожали. А у меня кровь стучала в висках, хотя мне и не было страшно. Несколько минут всё было тихо. Собаки уже не лаяли, но одна их них громко ворчала, и Брассак приказал ей замолчать. Потом я услышала шаги на тропинке, и почти сразу же, как Брассак сказал своим самым высоким театральным голосом:
— Здравствуй, Марсель. — При этом он произнёс его имя как «Марсээль». — Ну как? Легко ты меня нашёл?
— Да, я спросил внизу. — Голос Марселя был очень спокойным. Я притихла, и услышала, как он добавил: — Привет, Брассак. Как дела?