Выбрать главу

— А вообще все мужики — сволочи.

Все опять стали смеяться. Брассак не засмеялся. Наоборот он стал кричать им, что я права. Затем он повернулся ко мне и поднял руки. Этот жест вызвал у всех новый приступ смеха. Но ему было всё равно, он сказал мне:

— Ты ошибаешься, малыш. Я, Антонен де Брассак, докажу тебе, что ты ошибаешься.

Он заплатил за выпивку и поднялся. Некоторое время он покачивался на одном месте, стараясь удержать равновесие, и когда ему это, наконец, удалось, сказал мне:

— Пойдём, малышка.

Я ответила, что у меня нет времени выслушивать разглагольствования какого-то идиота. Тогда Маринетта прошипела:

— Да иди же, дурёха!

Брассак наклонился к ней через стол. Казалось, он хотел убить её взглядом.

— А ты заткни глотку, рыжая. Если я увожу малышку, то не для того, чтобы с ней переспать. Поняла?… Не для того!

Все, кто сидел за столом, просто помирали от хохота. Я повторила, что мне некогда. Тогда Брассак вытащил из кармана кошелёк и положил передо мной пять купюр по тысяче франков каждая. Я немного поколебалась, а потом взяла деньги и пошла за ним. Повернувшись, чтобы кивнуть остальным, я увидела, какое удивлённое лицо было у Маринетты.

На улице Брассак мне просто повторил:

— Пойдём, малышка, ты не пожалеешь.

Я думала, мы сядем на автобус. Но он пошёл пешком. Я без возражений последовала за ним до вокзала Перраш[2]. Там мы зашли в буфет. Он нашёл свободный столик и усадил меня на скамейку напротив себя. Я замёрзла и, когда пришёл официант, попросила кружку грога[3]. Брассак заказал себе красного вина. Мы выпили. Долгое время Брассак молчал. Свежий воздух улицы немного взбодрил меня, но в зале было много народу, и гул их голосов опять стал меня усыплять. Я уронила голову на стол. Было жарко. Я не спала, но понемногу оцепеневала. Мне было хорошо. Время от времени я открывала глаза. Напротив меня, поставив локти на стол, Брассак продолжал напиваться.

Должно быть, я уснула. Когда я снова открыла глаза, на столе уже стояло три пустых бутылки. Заметив, что я на него смотрю, мужчина начал говорить. Поначалу я его слушала, потому что меня забавлял его акцент, но потом только слышала, не обращая внимания на то, что он говорит. Помню только, что он непрестанно твердил о какой-то блохастой собаке. А ещё несколько раз повторил, что я тоже была бедной собачонкой, которую он спас, и что всем сучкам необходимо щениться. Но его акцент меня больше не забавлял. И вообще я слишком привыкла к пьяным, чтобы подолгу интересоваться чепухой, которую они несут. Кончилось тем, что я снова уснула. Когда он меня разбудил, перед ним стояло уже пять пустых бутылок. Он с трудом поднялся. В полузабытье я пошла за ним. Снаружи было свежо. Был уже вечер. На бульваре Вердан давно горели фонари. Когда мы вошли в зал ожидания, я посмотрела на вокзальные часы. Было полшестого. Я спросила у Брассака, что он собирается делать, и он ответил:

— Не волнуйся. Пошли.

Он продолжал говорить что-то ещё, но слова давались ему с трудом. Моё желание спать всё росло и росло. Как в тумане, я вдруг подумала о пути, который мне предстоит пройти, чтобы вернуться домой. Он казался мне очень длинным. А ещё я подумала о скамеечке в буфете. Она была ближе. Я хотела туда вернуться. Брассак отошёл от окошка кассы. Я неподвижно стояла у входа для пассажиров. Люди задевали меня своими чемоданами. Брассак подтолкнул меня к контрольному выходу, и поток людей вынес меня на платформу. У дверей вагона я заколебалась. Я вспомнила, что ни в коем случае нельзя идти с клиентом куда-то ещё, кроме его дома или отеля. Я всегда следовала этому правилу. Впрочем, сказала я себе, он всё равно пьян, и с ним я наверняка смогу спокойно выспаться. В конце концов, мне всё равно, где спать — у себя, у него или в отеле. И вообще я была такая сонная, что почти не могла думать.

Поднимаясь в вагон, я также заметила, что это не экспресс, а пригородный поезд. Наверное, это успокоило меня окончательно. Как только я села, то сразу уснула.

***

Дороги я не помню. Только гудение, толчки и временами свет, очень быстро пролетавший мимо. Когда мы вышли из поезда, меня тут же разбудил холодный ветер. Было темно. Состав уже ушёл. Я дрожала. Мужчина сжал мою руку и сказал:

— Пошли!

Поскольку я сопротивлялась (сама не знаю, почему), он спросил меня, неужели я ещё не выспалась.

Я огляделась. Несколько человек выходили из вокзала. Служащих не было. Напротив станции, рядом с часами, под лампой светилась эмалированная табличка. На ней красными буквами было написано: ЛУАРА. На часах — без четверти восемь.

Я ничего не понимала. Для меня Луара[4] всегда было названием департамента, а не города или деревни. Должно быть, у меня было очень удивлённое выражение лица, потому что мужчина стал смеяться.