Бабушка спросила, обращаясь к таксисту:
– Вы знаете, где мы находимся?
– У меня же где-то были какие-то деньги, – пробормотала дочь.
– Не торопитесь, – сказал, обернувшись к ней, таксист, – счетчик уже выключен.
И добавил, обращаясь к бабушке:
– Коркоран билдинг.
– Правильно. Коркоран билдинг. А Кэрол Корк…
– Мама!
– Может быть, я смогу достать свой бумажник, – вступил в разговор муж, но, как только он пошевелился, ребенок махнул одетой в рукавичку рукой, и мужчина, который всего три месяца назад стал отцом, застыл.
– Это она, – заметила бабушка, указывая на женщину рядом с собой.
Ее дочь сначала побледнела, а затем залилась краской.
– Она архитектор. Мечтала построить девятигранный дом. И вот мечта сбылась. Это ее первый персональный проект. Арендаторы будут въезжать только завтра, но ее работа уже выдвинута на премию Райта.
– Что за премия такая? – поинтересовался таксист.
Дочь вытащила долларовую банкноту из заднего кармана. Счетчик показывал четыре доллара восемьдесят пять центов.
– Простите? – переспросила бабушка.
– Как называется премия, которую она выиграла?
– Она называется «Тысяча чертей, мы опоздали»! – Дочь вытащила купюру из кармана блузки, это оказался еще один доллар.
– Премия самому одаренному архитектору, – улыбнулась бабушка.
– Кажется, что-то слышал об этом, – откликнулся таксист.
– Ну конечно же, слышали, – подтвердила бабушка.
Отец, он же зять, смеялся – тихонько, чтобы не разбудить спящего сына. Они назвали его Питер Росс: первое имя в честь дедушки по линии матери, а второе – по линии отца.
– Но, ребята, сейчас-то вы здесь что делаете?
– Торчим в этом чертовом такси! – Дочь вытянула ноги и добралась до последнего необследованного кармана джинсов.
– Мы хотим забраться на крышу всей семьей, чтобы увидеть, как первый луч света отразится от этих девяти стен и осветит город! – сказала бабушка. – Она спроектировала это специально таким образом, – доверительно сообщила она шоферу. – Когда она была маленькой девочкой…
– Ну мама!
– Вы можете прочесть ее имя на табличке в вестибюле, – продолжала бабушка, – Кэрол Коркоран.
– Я не могу торчать здесь до обеда.
– Какая жалость, – ответила бабушка.
– Ах да, дорогая, – обратилась она к дочери, открывая свою внушительную сумочку, которая до сих пор мирно покоилась на ее коленях, – позволь мне заплатить.
– Самое время, – пробормотала женщина, недавно добавившая роль матери к ролям дочери, жены, пианистки и архитектора, которые она сочетала в себе до сих пор. – Для чего же иначе нужны матери?
Женщины начали выбираться из такси. Бабушка протянула руки, желая взять ребенка, но отец не пожелал расстаться со своим запеленатым сыном и стал выбираться на холодный утренний воздух.
Такси медленно отъехало.
Кэрол Коркоран повернулась к дверям, эскизы которых она сделала четыре года назад, нажала кнопку интеркома.
Пауза.
Тонированное стекло должно было задерживать 69,3 процента опасного ультрафиолетового излучения солнца. Кэрол нахмурилась, глядя на темные полосы, образующие букву «X», прижалась лбом к холодному стеклу. Внутри здания, носившего ее имя, пульт службы безопасности выглядел безлюдным.
«Точнее, брошенным без присмотра», – подумала Кэрол, мысленно поправив себя: всю жизнь она стремилась выражать свои мысли максимально точно.
– Вы создаете нечто прекрасное, – заметила она, обращаясь к родственникам, – а потом приходится отдавать это легкомысленным посторонним людям.
– Такова жизнь, – откликнулся ее муж, не перестававший все это время улыбаться. Он, окончив Гарвард, преподавал в средней школе.
Кэрол набрала секретный код на входной двери. Дверь, щелкнув, открылась, они зашли внутрь.
Стук каблуков эхом отражался от мраморных стен, высокого потолка и полированного стола из алюминия, за которым должна была находиться охрана.
– Здесь так спокойно, – гордо сказала бабушка.
Кэрол принюхалась:
– То ли дым, то ли…
Дуновение воздуха исчезло.
Она бросила свирепый взгляд на пустующий стол охраны и повела семью к лифтам, нажала…
Вспышка.
Грохот.
Взрывная волна разносит переднюю стену Коркоран-центра.
Воскресное январское утро в Нью-Йорке раскололось на миллионы осколков черного стекла.
Глава 2
Вторник. Мартовское утро. Час пик.
– Вчерашний день закончился, – говорил своему спутнику полный седой водитель помятой белой «тойоты», затертой в бесконечной реке автомобилей, – так что можешь послать ему прощальный поцелуй.
Его шерстяное пальто пахло талым снегом. К лацкану была приколота идентификационная карточка. Он мельком бросил взгляд в зеркало заднего обзора.
Холодное весеннее солнце освещало три полосы движения, забитые машинами. «Тойота» миновала дорожный указатель, гласивший:
ВАШИНГТОН
ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ОКРУГ КОЛУМБИЯ
– Но для нас все же нашлась работенка, – сказал водитель, пытаясь в этот момент пробраться на своей «тойоте» в левый ряд. – Так что, считай, нам повезло.
Зеленые пригороды Мэриленда остались позади. Они въехали в сумрачный каньон городских улиц.
– Да, в некотором смысле нам повезло, – откликнулся его спутник.
У пассажира было умиротворенное лицо. Короткие темные волосы, острые скулы, шрам полумесяцем у левого виска, прозрачные серые глаза. Его звали Джон Лэнг.
Они остановились на красный свет. Из радиоприемника доносился голос диктора, бодро перечислявшего новости: голод в Африке, вылазки неонацистов в Германии, рейтинг президента, на Уолл-Стрит выразили озабоченность.
– Все-таки, – продолжал водитель, – большая удача, что мы добились этого. Все эти месяцы ты не обращал на это никакого внимания.
– Я не пропускал ни слова из того, что ты говорил.
– Да, но ты не стремился вникнуть в суть дела! – Водитель явно нервничал.
Водителя звали Фрэнк Мэтьюс, ему было пятьдесят семь лет, Джону – тридцать пять. На Джоне был серый твидовый костюм, темная рубашка и серый шелковый галстук из Бангкока. Его плащ лежал на заднем сиденье. Он был высок, поджар. В этой помятой белой «тойоте» он сидел расслабившись, без малейшего напряжения.
Стрелка левого поворота на светофоре переключилась на зеленый.
Они миновали квартал особняков с опрятными газонами, обогнали синий микроавтобус, управляемый мамашей, которая, отвернувшись, что-то выговаривала сидящему рядом ребенку.
Водитель «тойоты» разразился резким кашлем.
– Опять начал курить? – поинтересовался Джон.
– Я не самоубийца.
– Тогда пристегни ремень.
– Проклятый ремень душит меня. – Фрэнк опять глянул в зеркало заднего обзора.
Они обгоняли оранжевую громыхающую машину, чистившую дорогу. Поднимаемая ею пыль просачивалась даже сквозь закрытые окна машины.
Фрэнк облизнул губы.
– Жаль, что этим утром я запоздал.
Джон пожал плечами.
– Все о'кей. Нам ведь не надо отмечаться, приходя на работу.
– Да, – согласился Фрэнк, выезжая на Милитари-роуд. – Мы уже отмечены этой чертовой работой.
Позади из облака пыли материализовался мотоцикл с затемненным лобовым стеклом.
– К тому же, – заметил Фрэнк, – возможно, сегодня мне придется на какое-то время покинуть офис.
Джон дипломатично удержался от вопроса, что означает это «к тому же». Милитари-роуд огибала Рок-Крейк-парк. Деревья еще не успели зазеленеть, за ними виднелись жилые кварталы, на травяных лужайках сиротливо стояли футбольные ворота без сеток.
– Как провел вечер? – лениво поинтересовался Фрэнк.
– Читал.
– Для работы или для отдыха?