Как завороженные, они повернули навстречу каравану. Топот копыт слышался все ближе. Одежды конников, скакавших по бокам приближающейся коляски, горели золотым позументом, ослепительно вспыхивали в лучах солнца жинсы на высоких чиновничьих шапках.
— Не иначе как важный сановник едет, — промолвила Гэрэл и тут же принялась бить поклоны.
Мимо них, блеснув стеклами окон, пронеслась зеленая коляска, а за ней свита: лама в желтом хурэмте и золотистого цвета цаме, князья в разноцветных дэлах, затканных драконами. Батбаяр глядел на них во все глаза.
Раньше ему казалось, что таких знатных, роскошно одетых людей, как Гомбо бэйсэ, на всем белом свете — по пальцам пересчитать. Но теперь, разглядывая сопровождающую экипаж свиту, убедился, что бэйсэ ничем не отличается от любого из этих телохранителей.
Гэрэл повернулась вслед процессии и продолжала бить поклоны. Но конный поезд неожиданно остановился. Гэрэл застыла в изумлении, глядя на призывно махавшего им рукавом человека с султаном на шапке. Ошеломленная внезапным вниманием, она схватила сына за руку и поспешила к каравану. Подойдя к колесу, согнулась в поклоне. Через распахнутую дверцу коляски на нее смотрел молодой белолицый мужчина. Голова его была непокрыта, волосы заплетены в длинную косу[5].
— Чьи и откуда будете?
Перепуганная Гэрэл согнулась еще ниже.
— Крепостные бэйсэ.
— Какого бэйсэ? — переспросил кто-то из свиты.
— Хурц бэйсэ.
— А-а, это Гомбо бэйсэ?! А как в этих песках оказались? — удивленно спросил сидевший в паланкине вельможа.
— Мы, рабы его, хотели бы добраться до Онгинского монастыря.
— Зачем? На моленье?
— Думаем поселиться там.
— Сына в ламы прочишь?
— Не знаю даже, как уж выйдет.
— Сколько вас и где ваши вьючные животные?
— Нас двое, а животных у нас никаких нет.
— Сколько дней идете?
— Шесть суток уже.
— Где же твоя юрта?
— Юрты нет.
— Бросили мы ее в песках, — вставил Батбаяр.
— Что-о? Бросили юрту?
— Ага, мы с мамой ее на себе несли-несли, да так и оставили в барханах, там, на юге, — пояснил Батбаяр, показывая назад.
Мужчина вышел из коляски и стоял, с интересом приглядываясь к мальчику.
— Выходит, вы всю Бударганскую гоби пешком прошли? Живет там сейчас кто-нибудь?
— Мало того что пешком, еще и юрту на себе тащили. А людей там — ни единой души.
— Так как же вы умудрились в живых остаться?
— Смилуйтесь, почтенный мой господин, над рабами неразумными. Совсем мы измучились. Я там по дурости единственное свое дитя чуть не загубила. Спаслись только благодаря вашим молитвам[6] да покровительству неба, ниспославшего нам дождь, — пролепетала Гэрэл, склоняясь до самой земли.
— Ох и досталось же нам! Идем, а ноги не слушаются, подгибаются, в горле сушь, в животе жжет, хоть ложись и помирай. Я уж и на ногах не держался, так мама брала меня в охапку и несла… А в жару разроем песок, ляжем животом на землю и лежим… — захлебываясь рассказывал Батбаяр.
Белолицый вельможа слушал мальчика с таким вниманием, что стоявшие рядом нойоны только диву давались.
— Смерть и вправду рядом с вами ходила… А мальчишка-то находчив! — поворачиваясь к свите, произнес этот важный господин.
— Истинно так! — хором отвечали ему князья и сгибались в поклоне. Люди ловили каждое его движение, и стоило только вельможе пошевелиться, как перед ним тут же образовывалось свободное пространство.
«Уж не сам ли богоравный владыка? — подумала Гэрэл, наблюдая за свитой. — А приветлив-то как!»
— И все-таки почему вы ушли из родных мест? Бэйсэ-гуай ведь у себя, в орго? — осведомился вельможа, и Батбаяр радостно, во весь голос, затараторил:
— Все началось с песчаной бури. Погода стояла — хуже некуда. А мы с мамой воду несли. Поставила она бадью на землю и вырвалось у нее: «Ох, чтоб тебя!..» Тут из юрты госпожа наша ка-ак выскочит да как начнет ругаться: «Ты, говорит, хочешь, чтобы с нами, как с Зодовом Плешивым стало, не смей больше и близко подходить…» Ну и прогнала… Потом они откочевали, а мы с мамой, сто лет ей жизни, остались…
Вельможа помрачнел, задумался, прошелся взад и вперед.
— Ты знаешь, что за человек был Зодов? — обратился он к Батбаяру.
— Нет. Спрашивал у мамы, да она сама не знает.
— Я о таком не слышала, господин мой, — обеспокоенно произнесла Гэрэл и снова низко поклонилась.
Свита притихла. Высокий сановник потемнел лицом, опустил глаза и зашагал к коляске. Потом опять повернулся к Батбаяру.
5
В отличие от бритоголовых лам светские феодалы носили косу — знак лояльности по отношению к завоевателям-маньчжурам.
6
В дореволюционной Монголии среди простых аратов насаждалось и поддерживалось убеждение, что молитвы князей непременно доходят до богов и способны защитить весь народ от несчастий.