И верблюды и кони принадлежат гуну Ринчинсашу.
С любого конца долины виден его хотон на берегу прозрачно-голубого озера, которое облюбовали стаи турпанов и диких гусей. Кони, стоящие в воде, обилие новорожденных жеребят — прекрасная, ласкающая взор степняка картина.
На запад и юг от белоснежного, с красным хольтроком, орго стоят еще четыре юрты: материнская, трапезная, молельная и гостевая. Неподалеку — коновязь. Вот уже который день заметно здесь скопление верховых лошадей; между юртами мечутся слуги.
Гун недавно женился. На церемонию пожаловали Цэмбэлдаш бэйлэ, Гомбо бэйсэ, высшие ламы. Вслед за ними — засвидетельствовать свое почтение, пожелать новой семье благополучия и поднести дары — вереницей потянулись все прочие хошунные тайджи, чиновники, ламы помельче. Так что свадебные торжества затянулись на полмесяца.
После ночного ливня день выдался особенно жаркий. Тавнан[7] Балбар, расположившись в холодке, обозревал в бинокль окрестности. Заметив в дальнем конце долины коляску в сопровождении всадников, насторожился. Разглядел как следует едущих и со всех ног бросился в орго.
— Сын мой, ваш старший брат, хан подъезжает, — доложил он гуну.
Ринчинсаш — высокий, худощавый юнец, которому едва минуло двадцать лет, — тут же вскочил. Поспешно облачаясь в нарядные одежды, бросил служанке:
— Мать предупреди!
Молодой княгине Нинсэндэн всего восемнадцать. Она всплеснула руками, вскочила вслед за мужем, но, не зная за что хвататься, заметалась, растерялась вконец и застыла, беспомощно озираясь по сторонам.
— Ну-у, ну-у, забегали, засуетились. В ножки ему еще упадите, — входя в юрту, презрительно скривила губы княгиня Цогтдарь.
На вид матери Ринчинсаша было лет пятьдесят. Могучие ее телеса еле вмещались в светло-коричневый шелковый дэл, лоснящийся от грязи; на пухлых белых руках поблескивали массивные золотые кольца. Она повернулась к сыну:
— Только вспомню, как он присвоил жинс и хурэмт[8] твоего отца, как «гуна» тебе «пожаловал», так вот сердце и горит.
Услыхав эти речи, стоявший за порогом Балбар поморщился, кашлянул, привлекая внимание Цогтдарь, и мигнул в сторону Нинсэндэн: «При ней, мол, об этом не стоит!»
Слова свекрови и в самом деле ошеломили молодую княгиню.
«К чему бы маме говорить такое?» — задумалась Нинсэндэн и почувствовала, как по спине пополз противный холодок. Она содрогнулась всем телом, вскинула на Цогтдарь испуганные глаза, но находившимся в юрте было не до нее, женщина постепенно успокоилась.
Отовсюду высыпала детвора, стало шумно. Сайн-нойон-хана[9] Намнансурэна вышли встречать названая мать Цогтдарь по прозвищу Мудрейшая, единокровный брат — гун Ринчинсаш, тавнан Балбар, молодая княгиня Нинсэндэн. Встав рядком, родственники согнулись в церемонном поклоне. Намнансурэн вышел из коляски. Был он в парадном хурэмте, но в простом шелковом торцоке вместо торжественного головного убора с жинсом, словно хотел показать, что прибыл сюда только как родственник. Подойдя к Цогтдарь, склонился в приветствии, и та с чувством облобызала гостя в обе щеки. Братья кланялись друг другу истово. Со стороны посмотреть — вот-вот стукнутся лбами. Нинсэндэн, расстилая по земле длинный подол парчовой накидки, опустилась на колени. Намнансурэн взял невестку за руки, поднял и залюбовался ее тонким, большеглазым лицом.
— У добродетельных родителей выросла прелестная дочь! — с теплотой сказал он.
Свита хана тем временем раскланялась с семейством гуна Ринчинсаша. Тавнан Балбар, распахнув дверь орго и простерев руки в сторону покрытого белой кошмой порога, провозгласил:
— Милости просим!
В орго гостей ждали накрытые столы, и вскоре зашумело, закипело веселое застолье. Намнансурэн выразил сожаление, что опоздал к брату на свадьбу:
— Задержали дела в Да хурээ[10]. По дороге всего на несколько часов заехал домой и сразу же сюда.
— Я слышал, богдо-гэгэну[11] нездоровилось? Как он сейчас? Все ли спокойно и благополучно в тех местах, где вы проезжали? — умиротворенно улыбаясь, расспрашивал Ринчинсаш.
— С глазами у богдо не все ладно было. Но сейчас великий наш бурхан ниспослал облегчение его страданиям. Что же до тех мест, где я проехал… Служба у амбаня и уртонная повинность по-прежнему тяжела, а так вроде бы ничего особенного, — ответил Намнансурэн, понизив голос, доверительно обратился к Нинсэндэн: — Магсар не приехала, потому что беременна. Но вы же скоро будете у нас, там и познакомитесь.
7
9
В начале XX в. территория Внешней Монголии была разделена на 4 аймака: Цэцэнханский, Тушетуханский, Дзасактуханский, Сайннойонханский и ряд более мелких удельных владений.