— Конь-то из бедного аила, не иначе. А к вельможе в табун попал как пожертвование, — поглядывая на гнедого, говорила Гэрэл.
Они шли, оставляя позади горы и долины, через равнины и плоскогорья. Если попадался аил — ночевали там, а утром, спросив дорогу дальше, снова шли, пока не добрались наконец до местечка Улан эргийн хосог.
Здесь стояло всего две юрты. Откочевывая на летние пастбища, иные аилы оставляли на зимнике лишнее: кошмы, хомуты, потники. За имуществом присматривали обычно несколько стариков. За работу сторожа получали немного харчей — тем и кормились. Здесь, на заброшенной стоянке, службу несли исправно: днем смотрели сами, на ночь спускали дворовых псов, и пропаж не случалось. Но, разумеется, здоровых мужчин тут не было, съестные припасы быстро таяли, и старики, потуже затянув пояса, уже считали дни до возвращения соседей.
Мать с сыном прожили в этом забытом богом хотоне два дня. Из обрывков войлока и шкур соорудили шалаш. Отдохнули сами, дали набраться сил коню. Гэрэл уже подумывала и вовсе тут остаться, но заметила, что старики видят в ней и ее сыне не товарищей по несчастью, а только лишние рты, на которые им приходится тратить и без того скудные припасы. И она решила продолжать путь.
— Вот, милая ты моя: присматриваешь вот так за чужим добром, приглядываешь, привыкнешь как к своему кровному, а взять себе или людям отдать какую малость — боязно. Эх, жизнь наша тяжкая, — брюзжала старая сторожиха и была по-своему права.
Гэрэл и Батбаяр собрались уходить и уже взнуздали свою лошадку, когда в хотон прискакал уртонный ямщик на одной лошади с каким-то стариком слепцом в потрепанном красном дэле.
— Во, гляди, Цунцугийн Цагарик пожаловал. Сейчас честить всех начнет, — зашушукались старики.
— Ну что, старые развалины, не отправились еще на вечный покой, коптите небо? Меня-то хоть признаете? Ну, то-то же. А я вот все скитаюсь… И не по своей воле, а оттого, что по-другому жить не получается. — Слепой спрыгнул с коня и довольно быстро заковылял прямо к юртам, на ходу еще что-то рассказывая о себе, гримасничая и перемежая речь ругательствами и проклятьями. Своими ужимками он напоминал умалишенного, и Батбаяр, сгорая от любопытства, двинулся за ним.
«А ну как этот безумец прибьет мальчишку!» — заволновалась Гэрэл и поспешила за сыном.
Слух у слепого был поразительный: не успели Гэрэл с Батбаяром переступить порог, а уж он повернулся в их сторону.
— Кто это вошел следом за мной? Слышу легкий детский шаг, свежее дыхание. Что за ребенок, чей, откуда?
Старик сторож почтительно расспросил слепого о здоровье и поведал ему, как появились в хотоне мать и сын.
— А-а, вот оно что?! Везде одно и то же: и в Гоби, и в Хангае, и в монастырях, и в худоне. Бродя по земле, зайдите в тысячу аилов и услышите миллион проклятий. Наскитаетесь досыта… Уши оглохнут от брани, ноги станут подгибаться, а вы все будете идти, и не будет вам ни настоящего покоя, ни надежного приюта. И не думайте, что я ругаюсь. Иди ко мне, сынок! Не бойся! Не брезгуй стариком. Хочу посмотреть, как ты выглядишь, — сказал слепец, вытягивая руку.
«Только бы не заупрямился Батбаяр, а то проклянет его старик, с него станется», — подумала Гэрэл и подтолкнула сына вперед:
— Ступай! Ступай! Подойди к дяденьке. Сто лет ему жизни!
— Дяденькой меня назвала? Добрая, видно, у тебя душа, женщина. Матерью ему будешь? Небось опасаешься: если не подойдет, в нетопыря превращу? — усмехнулся слепец.
«Ой, страсть-то какая! Без глаз, а все мысли читает. И откуда только такие берутся?» — обмерла Гэрэл.
А старик взял Батбаяра за руку, едва касаясь, провел пальцами по груди, плечам, голове, погладил щеку.
— Красивый мальчуган! Голова крупная, лоб высокий. Вырастешь сильным мужчиной с большими карими глазами и широким, смуглым лицом. Семья у тебя будет большая. И все тебе окажется по силам: в ученье пойдешь — науки постигнешь, отправишься коней пасти — ургачином станешь, доску найдешь — телегу сладишь. Страдания, которые принесешь ты бедной своей матери, не будут безмерно тяжкими, кормильцем ей будешь!
— Ну-у, не слишком ли ты далеко вперед заглядываешь? — не утерпел сидевший рядом старик сторож.
— Вы, коли не знаете, лучше не встревайте! Он вам будущее получше иного бурхана предскажет. Хоть и слепой, а все видит и знает не хуже любого зрячего, — с благоговением глядя на Цагарика, сказал ямщик. — Я и сам его испытывал. На перепутье, бывало, покружу-покружу его вместе с конем да и брошу, а он все одно — свернет куда надо. А то иной раз ссажу с коня и отъеду подальше, так он покрутится-покрутится, землю пощупает, воздух понюхает, а все же отыщет нужное направление и идет себе дальше. И где бы ни ехали, все как есть расскажет: сейчас, мол, мы там-то, а сейчас мимо такого-то места проезжаем. Лошадь на уртонном яме сменили, так он только проведет по крупу рукой и тут же назовет какой масти. Встретит человека, с которым раньше судьба сводила, так по голосу признает, ни за что не спутает! Редкая память!