Выбрать главу

Пожилой лама раздраженно покосился на нее и, не скрывая своего отвращения к попрошайкам, гаркнул:

— Нечего подать.

— Сжальтесь, выслушайте, уважаемые ламы. Мы пришли на моленье из самой Гоби. Знакомых лам здесь у нас нет, а на дворе вечер. Псы по улицам рыщут, того и гляди в клочья изорвут.

— Уж не у нас ли остановиться собираетесь? — ехидно осведомился лама помоложе. — Мы бы со всей душой, да вот ведь беда — оставлять у себя девиц на ночь запрещается. Может, соблаговолите пройти чуть подальше, к юртам мирян-простолюдинов?

— Эх, боже, ты мой, боже! Сто лет вам жизни, — сказала Гэрэл и пошла прочь.

Они попросились на ночлег к другому ламе, но и тот, подав из милости несколько заплесневелых хутгушей и ломтик одеревеневшего от старости сыра, вытолкал их со двора.

«Похоже, и вправду здесь обращаться не к кому», — подумала Гэрэл и повела сына на окраину поселка.

Быстро сгущались сумерки. Все громче рычали на мусорных свалках собаки. Вокруг не было ни души, и оттого становилось тоскливо и страшно. Заметив темневший невдалеке субурган, Гэрэл с Батбаяром обошли его кругом, выбирая место потише, и, усевшись на его подножье, прижались друг к другу, стараясь согреться. Здешние ночи совсем не походили на удушливо-жаркие гобийские. На закате пала роса, а прохладный легкий ветерок набрал силу и теперь продувал до костей. Колокольчик на субургане раскачивался под его порывами и время от времени вплетал в лай собак свой гулкий звон, пугая пасшуюся неподалеку лошадь.

Батбаяр погрыз сыра, свернулся калачиком и, положив голову на колени матери, задремал. Кроме назойливого лая собак, не доносилось ни звука, и Гэрэл временами казалось, что они сейчас одни-одинешеньки в развалинах древнего глинобитного городища, посреди огромной безлюдной равнины. Истинной правдой оборачивались недавние слова слепца: «Наш измученный народ для амбаня лишь игрушка. А потому и доля у людей, что в худоне, что в монастырях, — всюду одна: тяжелая рабская доля».

Гэрэл прикрыла ноги сына попоной, осторожно коснулась губами его холодной щеки и с тоской прошептала:

— Мне-то уж все едино. И собаки сожрут — невелико горе. А ты, сынок? И зачем только судьба наградила тебя такой матерью?

Батбаяр дремал вполглаза, часто просыпался, обеспокоенно вскидывал голову и тут же снова ронял ее на колени матери.

«Вот ночь и прошла, — подумала Гэрэл, глядя на занимающуюся зарю. — Одна-то ночь еще ладно, но разве проживешь так всю жизнь? А завтра чем я накормлю сына? А что делать послезавтра? А осенью, когда наступят холода? В каких местах придется нам околевать?» — Перед глазами женщины вставали картины занесенной снегом голодной степи и скрюченные фигурки замерзающих нищих.

На рассвете они поднялись, взнуздали лошадь и двинулись к видневшемуся неподалеку роднику. У ручейка уже толкались козы и несколько черных осликов. Наполняли свои латунные фляги послушники-водоносы. Шаркая огромными гутулами, приплелись две старухи в широких ватных штанах, а вслед за ними красноносый, мордастый лама с обмотанной орхимжи головой. Протолкавшись к роднику, он выудил из-за пазухи деревянную чашку. Пять раз зачерпнул и пять раз осушил он свою посудину. Разгоняя застоявшуюся кровь, здоровяк покрутил шеей. Заметив, что за ним наблюдает какая-то женщина и ребенок, повернулся к ним спиной и, подозвав крутившуюся у родника рыжую собачонку, стал что-то ей скармливать, ласково приговаривая:

— Ах ты рыженькая, не родня ли ты самому льву!..

— Лама-гуай, — робко окликнула его Гэрэл. — Не скажете ли, как нам разыскать княжеское орго?

Мордастый смерил ее презрительным взглядом, словно хотел сказать: «А что тебе там делать?! Сдуру собака и на луну лает», но так и не удостоил женщину ответом, пошел прочь.

— Как же так, мам? С шавкой он играет, смеется, а для нас у него и слова не нашлось, — провожая ламу взглядом, воскликнул возмущенный Батбаяр, схватил первый подвернувшийся под руку камень, запустил в рыжую собачонку.

— Зачем ты так, сынок. Сто лет ему жизни!

«Не льни к ламам, амбаням, китайским купцам», — всплыл в памяти мальчика наказ старика Цагарика.

На севере, в конце долины, виднелись грязно-серые юрты. Они стояли на отшибе, этакие нелюбимые пасынки-уродцы. «Тут, видать, миряне-то и ютятся, голытьба, что мусор из монастыря вывозит, пилит ламам дрова и кормится остатками их трапез», — подумала Гэрэл.

— Куда мы сейчас? — спросил Батбаяр.

— Во-он в те юрты пойдем. Может, хоть там найдется для нас чашка чаю.

— Мам, а зачем нам туда идти? Ведь нас сам князь к себе звал!