— Неловко сейчас отлучаться надолго, — сказал Гэндэншарав. — Что подумают люди? Не успели представители народной власти появиться, как уже по гостям разъезжают.
— За дело основательно беретесь, молодцы! Только нелегко вам придется. Нойоны и тайджи просто так не расстанутся со своими крепостными, титулами и жинсами, — сказал Содном.
— Как здесь народ живет, что думает? — спросил Гэндэншарав.
— Простой люд, — крепостные и податные радуются, говорят: «Наконец освободились от шейной колодки», — ответил Содном. — Но обстановка сложная. Ходят слухи, что бэйсэ Цэмбэлшадав недавно нагрузил добром целый караван верблюдов и ушел за границу вместе с родными и писарями. Еще говорят, Гомбо бэйсэ беспробудно пьет. А как напьется — кричит: «Никто не имеет права лишать меня титула, пожалованного самим богдо…» Только закон, установленный по справедливости, никому не сломать. Народ вам поможет, не сомневайтесь. Ну, высокочтимый чиновник, пожалуйте на коня, — улыбаясь, сказал Содном Батбаяру и вскочил в седло.
После обильных дождей земля, напоенная влагой, покрылась зеленым шелковистым ковром. В один из ясных, солнечных дней на Хангайский перевал поднимались два всадника. Они все говорили, говорили и никак не могли наговориться.
— …До чего странно, может, оттого, что я Унгерна ненавидел, но когда я его схватил и он вывернулся у меня из рук, словно змея, оскалив зубы, мне показалось, что передо мной огромный затравленный волк… Что было дальше — не помню, — сказал Батбаяр, закуривая. — Когда очнулся — рядом стояли двое в белых халатах, щупали пульс и громко разговаривали. А может, мне только показалось, что громко. Дали выпить чего-то холодного, внутри хорошо-хорошо стало. Несколько суток провалялся в беспамятстве. Только потом узнал, что меня доставили в госпиталь Красной Армии в Модон холе. Барон стрелял в упор. Пуля застряла в груди. Русский врач сделал операцию, извлек пулю, и я стал быстро поправляться. Тумуржав каждый день меня навещал. Человек он — что надо — смелый, находчивый, умный… Настоящий мужчина. Когда я мог уже немного ходить, он пришел с переводчиком, и мы встретились во дворе. Поговорили, обнялись на прощание. У него в глазах стояли слезы. Да и у меня тоже. Тумуржав мне сказал:
— Намерения барона Унгерна были известны. Передо мной стояла задача — взять его живым, потому я и оказался в Монголии. Ты помог мне выполнить задание партии. Что тебе, подарить на память? Коня? Или еще что-нибудь? Говори, не стесняйся!
Я ответил, что мне ничего не нужно. Тогда Тумуржав попросил меня передать лично главкому Сухэ-Батору письмо. А подарил он мне вот что… — Батбаяр вынул из-за пазухи маленький браунинг. — Видишь, здесь мое имя выгравировано, — и он показал на русские буквы. — После отъезда Тумуржава я как будто осиротел. Полгода меня лечили. Когда выздоровел, отправили в Ургу…
— А со стариком и тем рябым охотником так больше и не встречался? — спросил Содном, подстегивая коня.
— Когда возвращался с севера, заезжал к Нэрэн-гуаю. Он как раз вернулся домой. После того как красные цирики погнали атамана Сухарева, Нэрэн-гуай у беляков целое стадо угнал, сдал в воинскую часть Красной Армии и приехал домой. Они со старухой думали, что меня убили во время строительства моста. А как обрадовались мне! Даже барана забили, угощенье устроили. Надо как-нибудь их навестить. А бедняга Чулудай… Он вез донесение, нарвался на белобандитов. Стал отстреливаться. Многих уложил, и сам погиб. Настоящий был герой! Никогда его не забуду!
Пестрели вокруг цветы, благоухал багульник, изредка на опушку выскакивали косули, и вспугнутые лошади прижимали уши.
— А встретился ты в Урге со служанкой цэцэн-хана? — смеясь, спросил Содном.
— Нет, не удалось. Я побежал к ее брату, но соседи сказали, что они уехали в худон. Везло мне в жизни на хороших людей. И среди них красавица Даваху. Интересно, какому счастливцу она достанется в жены? — Батбаяр весело рассмеялся.
— Хотелось бы знать, чем теперь занимается шанзотба да-лама, — сказал Содном, поудобнее усаживаясь в седле.
— Время все поставило на свои места, — ответил Батбаяр. — Когда войска Сухэ-Батора вступили в Ургу, да-лама шанзотба заперся у себя в доме, надеясь при первой же возможности выбраться из города, но все тело у него покрылось шишками. Люди говорят: в наказание за грехи.
«Совсем недавно власть богдыхана казалась вечной и неизменной. Тех, кто против нее выступает, ждала суровая кара. И вдруг она исчезла с лица земли, будто пораженная громом…» — подумав об этом, Содном улыбнулся.