Герои Пурэва меньше говорят, больше думают, и это соответствует национальному характеру монголов. Убеждает и образность, афористичность народной речи и речений, а еще — искусная символика, которой с большим чувством меры пользуется автор. Не станем говорить о вполне ясном громе, пугающем Батбаяра в начале романа и карающем его врага в конце. Вспомним о прозвищах, которые у Пурэва так удачно дополняют и углубляют образ. Горным жаворонком прозвали люди пятнадцатилетнего Батбаяра, и мы верим, что он — птица высокого полета, что ему судьбой назначено подняться высоко, увидеть и свершить многое. Розовым нойоном стали звать Намнансурэна за цвет лица хорошо знавшие его земляки. Что ж, в эпоху, когда красные стали символом добра и прогресса, а белые — синонимом косности и зла, нойон-то, пожалуй, и впрямь был розовым. А учитель его — Дагвадоной, всевидящий, все понимающий и оттого печальный? Он же и вправду Смурый, как звали его во владениях хана…
Однако достаточно. Пора читателю самому окунуться в глубины предлагаемого ему повествования.
От редакции
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИЗГНАННЫЕ
В тот день, ближе к полудню, паутинки облаков, парившие в вышине, сбились в пухлую грозовую тучу, а белесое, выцветшее от несусветной жары небо налилось густой синевой. Сразу стало душно: вот-вот на степь, выжженную палящим солнцем, обрушатся струи теплого ливня. Наконец упали первые капли дождя, в небе громыхнуло, и тут же засвистел, завыл невесть откуда налетевший ураган. Под его порывами затрепетали, пригнулись к земле кусты караганы и саксаула. Птицы, сложив крылья, камнем попадали вниз — под защиту кустарника. Ураган взметнул в воздух красноватую пыль, сбил ее в плотную, непробиваемую стену и погнал по долине. На какое-то мгновение показалось, будто сама земля встала на дыбы и наступает конец света…
Но вот затянуло хмарью весь небосвод, по земле застучали пробившиеся сквозь ревущие порывы ветра дождевые капли, и тут из брюха чернильно-черной тучи вдруг вывалился длинный, призрачно-синий сгусток пламени и неторопливо поплыл к обширному, покрытому буро-зелеными зарослями саксаула, взгорью. Чиркнув по холму, он словно бы оттолкнулся, подскочил ввысь и сразу же все вокруг залил мертвенно-белый свет.
Застыв в изумлении, следили за происходящим женщина и мальчик, укрывшиеся от непогоды в кустах, пока расколовший небо треск не бросил их ничком на землю. Но едва отгрохотали громовые раскаты, как мальчик вскочил и снова уставился в небо.
— Мам, а мам! Это что? Это что такое с неба спускалось?
— Тихо, сынок, тихо! Боже ты мой.
— Случилось что-нибудь, мам?
— Погоди, погоди, сынок. Ом мани падме хум![1]
— А что это было, мам?
— Слышала я, иногда дракон с неба падает на землю. Видно, это и случилось. Что же еще может произойти в безлюдной степи.
— А что теперь будет?
— Больше ничего. Сейчас бояться уже нечего.
— А тот дракон? Что с ним?
— Ничего, сынок. Дракон — это ведь божий конь, и летает он всегда над облаками, во владениях небесного хана. Ну а если задремлет, так вместе с дождем падает на землю. В это время и молнии сверкают и гром гремит, землю сотрясает.
— Мам! А драконы под землей живут?
— С чего ты взял?
— Ну как же, ведь в барханах находят здоровенные такие кости и говорят, что они драконовы.
— Люди говорят, что Хан-тенгри, свирепый сахиус[2], восседая на драконе, объезжает свои заоблачные владения. С ног, головы и хвоста дракона все время сыплются синие искры, вспыхивают молнии, а мчится он быстрее стрелы. А еще говорят, когда он отряхивается, поднимается страшный ураган, начинаются наводнения…
— А что же все-таки стало с тем драконом, которого мы видели?
— Теперь уже, наверное, вернулся в небесную страну своего хана.
— А что там, в небесной стране?
— Там все, что только может пожелать человек. Нет там ни голода, ни холода, ни страданий.
— А может человек туда попасть?
— Говорят, что попадают туда в своей будущей жизни только самые добродетельные люди. Но я ни разу не слышала, чтобы там кто-нибудь побывал.
— А если ухватить того дракона за хвост да и полететь с ним наверх?
— Нельзя, сынок. Обожжет тебя молния, сбросит вниз.
Большеглазый смуглый мальчуган всматривался в клочья облаков, разносимых ветром, и думал: «Может быть, в этой самой стране все как на свадьбе в богатом аиле: по тарелкам разложены пенки, сушеный творог, а в чашках гостей ждет молоко, простокваша и холодный, пенистый, бьющий в нос кумыс…»
1
2