Традиционный золотой нимб вокруг его головы мгновенно давал понять, что перед вами Иисус. Однако таким я видела господа нашего впервые. Хотя уже и не мальчик, поразивший старцев в храме своей мудростью, но еще и не тот тридцатилетний мужчина, уже вступивший на тернистый путь спасения человечества. Нет, на фреске был изображен юноша примерно тех же лет, что и я, который хотя уже и начал брить бороду, однако все еще сохранил на своем лице отпечаток мальчишеского озорства.
На нем была лишь белоснежная набедренная повязка, оставлявшая взору загорелое тело и широкую грудь молодого человека, привыкшего к физическому труду… например, плотницкому.
Но еще удивительнее была его поза. Он сидел, скрестив ноги, и поначалу могло показаться, что он действительно сидит на земле, и лишь затем зритель понимал, что на самом деле он парит над ней, закрыв глаза и опустив голову в молчаливой молитве.
Неудивительно, что обступившая его толпа дивилась этому чуду. Мужчины и женщины, юноши и девушки, темнокожие и светлокожие — казалось, они пришли, чтобы посмотреть на него, из самых разных стран. Некоторые застыли, преклонив колени, другие стояли, а некоторые пали ниц на землю, прикрыв голову руками, как будто сочли себя недостойными лицезреть такое чудо. И всех их объединяла печать благоговейного трепета на лицах.
— Боже, какая красота! — прошептала я, охваченная не меньшим благоговением.
Похоже, моя похвала пришлась Леонардо по душе, потому что я заметила, как он улыбнулся.
— Это не самая главная моя работа, — произнес он и даже махнул рукой, — хотя в целом я ей доволен. Но я привел тебя сюда не для того, чтобы ты любовалась моим творением, а для того, чтобы мой подмастерье Дино немного помог мне.
Заметив мой недоуменный взгляд, Леонардо указал на пустой участок стены рядом с фигурой юного Христа. Размером примерно в половину giornata — то есть, площади стены, на которую можно нанести живопись в течение дня до высыхания штукатурки — этот пустой кусок смотрелся довольно странно на фоне уже почти готовой фрески. Кстати, от меня не скрылось, что штукатурка явно нанесена недавно, как будто специально к моему приходу. По всей видимости, так оно и было, потому что рукав мастера был слегка испачкан чем-то белым.
— Как ты, я надеюсь, помнишь, как до этих печальных событий я говорил, что тебе пора отложить в сторону мастерок и взяться за кисть. Вот я и приберег эту часть стены для тебя, — произнес Леонардо, указывая на пустой кусок.
От удивления я невольно открыла рот. Полагаю, что в это мгновение вид у меня был довольно глупый.
— Вы… вы хотите, чтобы я закончила фреску? — пролепетала я, отказываясь верить собственным ушам. Леонардо кивнул. Я же в ответ лишь покачала головой.
— Но что я должна написать?
— Что угодно. Этот кусок картины твой, и ты вольна изобразить все, что придет тебе в голову. Все необходимое для работы у тебя есть.
С этими словами он указал на небольшой столик, на котором стояли чашки с тонко перемолотыми пигментами, кувшин с водой и миска с яичными желтками. Смешанные, три этих ингредиента превратятся в нежные тона темперы, которая проникнет в штукатурку и оживит ее картиной. Здесь же на столе, поблескивая перламутром, выстроился ряд неглубоких раковин, каждая из которых станет вместилищем для той или иной краски. И в завершение, на столе стояла невысокая ваза с кистями разных размеров.
— Главное, не мешкай, — продолжал Леонардо, машинально беря баночку с пигментом. Пару мгновений повертев ее в руках, он поставил ее на место. — В твоем распоряжении всего несколько часов, пока не высохла штукатурка.
Не успела я раскрыть рта, чтобы ответить ему, как он повернулся и вышел вон из часовни, оставив меня одну наедине с фреской.
Какое-то время я стояла, как громом пораженная, не в силах сдвинуться с места. И молча смотрела на сырую штукатурку, размышляя о том, чем я могу заполнить эту зияющую пустоту. От напряжения я даже прикусила нижнюю губу. Что, если я подведу мастера, не оправдаю возложенных на меня надежд? Неожиданно я как будто услышала рядом с собой знакомый голос.
«Это так просто, — успокоил меня Константин. Казалось, будто он тоже здесь, вместе со мной, в мастерской. — Просто изобрази то, что тебе нравится… Прислушивайся к голосу сердца».
И я поняла, что должна написать на этом девственно чистом куске сырой штукатурки. С улыбкой я надела прямо на платье тунику и потянулась к миске с яичными желтками. Проткнув каждый желтый комок, я вылила содержимое миски в чашки, куда затем осторожно помешивая, добавила воду и пигменты, пока не получила в каждой раковине нужные мне оттенки цветов. И, наконец, взяв в руки мягкую кисть, принялась за работу.