Я отложила кисть лишь во второй половине дня, когда сделала последний мазок. Скинув с себя тунику, я отступила назад, чтобы оценить творение собственных рук. Кстати, руки — от кистей до плеч — ныли от долгих трудов, ноги затекли от многочасового стояния на холодном каменном полу. И, тем не менее, мною владело удовлетворение.
«Мастер наверняка останется доволен моей работой», — сказала я себе.
А если нет? Впрочем, какая разница. Я совершила то, к чему стремилась уже давно, и могла с гордостью сказать, что на сегодняшний день этот небольшой кусок расписанной стены — моя самая лучшая работа.
Наконец, в последний раз окинув критическим взглядом свое детище, я осторожно замаскировала границу между моей работой и остальной стеной, чтобы то, что нарисовала моя кисть, сливалось с картиной Леонардо. Каждый мазок был нанесен с предельной тщательностью. Но самым главным были три мужские фигуры, которые я сумела уместить на отведенном мне небольшом пространстве. Они вышли из-под моей кисти с легкостью, какой я даже не подозревала в себе, оживив собой серый квадрат сырой штукатурки.
Поморгав, чтобы отогнать от глаз слезы, я внимательно всмотрелась в изображение молодого человека — худого, но жилистого, который с умиротворенной улыбкой, сидел на невысоком поросшем травой холме и, обхватив одно колено, наблюдал с легким изумлением за чудом, что предстало его взгляду. Позади юноши стоял мужчина постарше, по всей видимости, отец. Хотя волосы его уже тронула седина, а черты лица и фигуры утратили юношескую четкость, легко можно было заметить удивительное сходство между ним и юношей, которому он положил на плечо руку. Вид у мужчины был серьезный, как и подобает человеку, когда рядом с ним происходят чудеса, однако гордость, читавшаяся в его взгляде, явно предназначалась сыну.
Чуть поодаль от них был изображен другой юноша — запечатлен на бегу, как будто он боялся, что чудо кончится прежде, чем он подойдет ближе. Он так торопился, что потерял шапку, и его длинные волосы разлетелись во все стороны черной гривой. Впрочем, он даже не оглянулся и не замедлил бег. На его изъеденном оспой лице играла улыбка. А само лицо было отмечено печатью веры, которая только что нашла свое окончательное подтверждение.
Я все еще рассматривала творение своих рук, когда дверь часовни со скрипом отворилась, и я моментально почувствовала у себя за спиной присутствие мастера — даже раньше, чем до моего слуха донеслись его осторожные шаги по каменному полу. Не проронив ни слова, он молча встал рядом со мной и какое-то время пристально рассматривал фреску, в которую я вложила всю мою душу. Наконец, он повернулся ко мне.
— Что ж, хорошая работа, мой юный подмастерье, — произнес он с улыбкой, которая тотчас согрела мои затекшие члены. — Я возлагал на тебя надежды, и ты их оправдала, более того, превзошла. Это работа достойна истинного мастера.
Не успела я пролепетать что-то в ответ, как его улыбка сделалась еще шире и в ней появилась хитринка.
— Кстати, я заметил, что ты позволила себе свойственную мастерам вольность — изобразила в одной из фигур себя, пусть даже символично.
С этими словами он указал на ястреба, сидевшего на ветке дерева позади Константина и его отца. Темное оперение, зеленые глаза, однако крыло слегка приподнято, как будто птица приготовилась взлететь.
Я тотчас почувствовала, что заливаюсь краской, однако нашла в себе силы улыбнуться.
— Не смогла удержаться… — призналась я и поспешила добавить в свое оправдание: — Но я бы никогда не осмелилась нарисовать свое лицо среди молящихся.
— Зато так было бы забавнее, — возразил мастер, и его улыбка сделалась еще хитрее. — Ты наверняка заметила, что я не постеснялся отвести себе на картине самое почетное место.
Я растерянно нахмурилась и пристально посмотрела на фреску, стараясь обнаружить среди толпы лицо Леонардо. И лишь тогда заметила то, что оставила без внимания в самом начале — изображенный на фреске Спаситель являл собой автопортрет мастера, каким тот был с десяток лет назад.
— Но что, если герцог заметит? — испуганно спросила я, не зная, что мне делать, то ли возмутиться такому откровенному святотатству или улыбнуться смелости автора портрета.
В ответ Леонардо лишь пожал плечами.
— Полагаю, если он и заметит хотя бы толику сходства, то только с самим собой. И то крайне сомнительно.