В тоне моего товарища слышалась странная настойчивость. В лунном свете, падавшем сквозь узкие окна, я увидела его рябое лицо. В эти минуты губы Тито не были, как обычно, растянуты в улыбке, а сурово поджаты. Мне вспомнилось, как он отозвался на известие о смерти Константина, принесенное Леонардо. Меня это очень удивило, но сейчас его поведение показалось мне еще более странным.
Я села в кровати. В свое время Тито исполнял мою роль — помогал Леонардо в его тайных делах и выполнял интимные поручения. Возможно, ему что-то известно о недавних событиях, о которых я пока еще ничего не знаю. Возможно, отсутствие мастера поздним вечером свидетельствует о чем-то более зловещем, нежели мне хотелось бы думать.
— Что случилось? — спросила я шепотом, лишь бы не показать Тито мое волнение.
Юноша покачал головой.
— Ничего не случилось… То есть, пока ничего.
Его шепот сделался еще тише, и мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его последующие слова.
— Прошу тебя, Дино, давай выйдем наружу. Ненадолго, умоляю тебя. Я… я должен тебе кое в чем признаться. Рассказать об убийстве Константина.
— Убийстве Константина?
Набросив на плечи одеяло, — не рискнув надевать под тунику корсет, — я поспешила вслед за Тито из темной мастерской. Судя по тому, что очаг давно погас, а также по углу падения лунных лучей, было далеко за полночь. Никто из учеников так и не проснулся. Когда мы вышли из мастерской на холодный ночной воздух, я нигде поблизости не увидела света в окнах.
Мое сердце стучало в груди как кузнечный молот, когда я следом за Тито прошла через внутренний двор. Неужели это он убил Константина? Но зачем? Этого я никак не могла понять. Как не могла взять в толк, где Тито мог найти арбалет для того, чтобы совершить это злодеяние. Неужели он сумел украсть его из оружейной палаты?
Я еле сдержалась, чтобы не простонать. Боже праведный, почему он выбрал именно меня, чтобы исповедаться в страшном грехе? Меня, а не мастера? А что произойдет после того, как он сделает признание? Отправится смиренно к стражникам, охраняющим ворота, и сдастся в руки правосудия? Или же убьет меня, как только облегчит душу раскаянием?
Я посмотрела на зубцы, что тянулись по верху окружавших замок стен: стражники несут там службу днем и ночью. С учетом политической обстановки последнего времени, их количество скорее всего было удвоено. Если я позову на помощь, то в ночной тиши мой крик непременно будет услышан. Но главный вопрос заключался в другом — успеют ли они прийти мне на помощь и спасти мою жизнь?
Тито остановился неподалеку от кухни, где мы ежедневно принимали пищу. Холодный ночной воздух доносил до моего обоняния кислый запах кучи гниющих отбросов. Меня тотчас начало поташнивать.
Сделав над собой усилие, я подавила позывы к рвоте и, повернувшись к моему товарищу, плотнее закуталась в одеяло. Видимо, я совершила великую глупость, последовав за Тито, однако мое желание узнать правду об убийстве Константина перевесило здравый смысл. Кроме того, у него явно не было с собой оружия — арбалет под его туникой я наверняка бы заметила — и еще я быстро бегала, случись мне спасать свою жизнь. Что ж, придется его выслушать, а затем поступать в соответствии с тем, как сложатся обстоятельства.
Между тем Тито прислонился к внешней стене кухни. Не обращая внимания на холод камня и стылый ночной воздух, он принял самоуверенную позу, скрестив на груди руки и слегка откинув назад голову.
Я ждала, когда он заговорит снова, однако он продолжал молчать. Позабыв собственное недавнее беспокойство, я первой нарушила молчание.
— Тито, уже поздно и мне холодно, — с досадой произнесла я. — Быстрее признавайся в преступлении и давай раз и навсегда покончим с этим, — добавила я, чувствуя, что теряю терпение.
Тито удивленно посмотрел на меня.
— В преступлении? Я не убивал Константина, если ты так думаешь! — запротестовал он.
Настала моя очередь удивляться.
— Ничего не понимаю. В чем же ты тогда хочешь признаться, если не в убийстве моего друга?
Тито ничего не ответил и лишь опасливо огляделся по сторонам. Убедившись, что в столь поздний час из кухни никто не вышел, он, наконец, проговорил:
— Я никому не хотел об этом рассказывать, даже мастеру, но моя совесть не дает мне покоя. Вот я и подумал, что если я все расскажу тебе, то…
Он замолчал, сделал глубокий вдох и продолжил:
— Вчера после утренней трапезы я разговаривал с Константином. Мне показалось, что он чем-то расстроен. Если не сказать, напуган… И меня сильно обеспокоило то, что в таком состоянии он находится вот уже несколько дней. Но он отказался рассказать, что его тревожит, как я ни пытался разговорить его. После этого я просто рассердился на него.
Теперь Тито говорил более спокойно.
— Я позволил себе резкий тон и больше не хотел с ним общаться. Впрочем, я не слишком переживал по этому поводу. Я видел, как он направился в сад, где ты со своим отцом помогал учителю. Сам я пошел в капеллу, где мы готовили стены для фресок. Тогда я в последний раз видел Константина живым.
Я печально вздохнула.
— Если только это мучит твою совесть, то ты ни в чем не виноват, — ответила я и сочувственно покачала головой. — Не важно, что последние слова, которые ты сказал ему, были произнесены в гневе, Константин наверняка понял, что ты не желаешь ему плохого, и он знал, что ты настоящий его друг.
— Нет, Дино, будь я его лучшим другом, разве отпустил бы я его тогда одного на встречу со смертью?
Наши взгляды встретились. Тито немного помолчал и заговорил снова.
— Я знаю, его убили не разбойники, как утверждает мастер. Даже не пытайся убедить меня в обратном, — добавил он, заметив, что я собралась возразить. — Знаешь, Дино, я пожалел о своих словах сразу, как только произнес их, и поэтому бросился следом за ним, чтобы извиниться. Я дошел до ворот в сад, когда услышал крики о помощи.
— Тито, ты хочешь сказать, что видел, как все случилось?
Он отрицательно покачал головой, тем самым лишив меня надежды на то, что это преступление когда-либо будет раскрыто.
— Я услышал его крик, но затем, когда никого не увидел поблизости, решил, что мне это должно быть показалось, и подумал, что, пожалуй, стоит его подождать. Через несколько минут я увидел, как ты, учитель и твой отец выбежали из сада. Когда я заметил, что Константина с вами нет, я встревожился. Калитка в сад была закрыта, и мне пришлось забраться на стену, чтобы заглянуть в сад.
Тито снова замолчал и когда заговорил снова, его голос дрогнул.
— Я… я увидел, что Константин лежит на земле, и осознал свою вину. Я знал, что он боится… чего-то или кого-то. Не разозлись я на него и пойди вместе с ним, то, возможно, ничего этого не случилось бы. Или же я хотя бы увидел, кто этот негодяй, поднявший на него руку.
После этих слов вновь наступило молчание. Я тоже ничего не говорила. Теперь мне было понятно, почему Тито так повел себя, когда Леонардо рассказал нам о случившемся. Как и я, он очень горевал об убитом товарище, но, как и я, не удивился словам Леонардо, потому что уже знал, что Константин мертв. Его раздраженный тон отражал борьбу охвативших его чувств, в том числе чувства вины за то, что он сделал или не сделал.
— Послушай меня, Тито. Ты не мог знать, что произойдет, — заверила я его. — Вина лежит исключительно на гнусном убийце, отнявшем у Константина жизнь. Виноват только он и никто другой. Тебе не в чем себя корить.
— Я… я просто не вынесу этого, — ответил Тито, вытирая рукой глаза. — И я не понимаю, зачем учителю понадобилось говорить, будто Константина убили разбойники. Почему он умолчал о том, что наш друг встретил смерть в саду.
Я задумалась, борясь с искушением объяснить Тито причину, вынудившую учителя пойти на обман. Однако, вспомнив обещание держать случившееся в тайне, которое дали учителю мы с отцом, я упрямо покачала головой.
— Тито, я не имею права рассказывать вещи, которые учитель просил меня никому не разглашать.
— Это не важно, — отозвался Тито, — потому что я и так все знаю. Всем ученикам известно, что он вместе с твоим отцом тайно работает над созданием летательной машины. Что же еще могло случиться, кроме как попытка похитить секреты Леонардо и продать их врагам Моро? Ну, скажи, прав я или нет? И у меня такое подозрение, что Константин как-то с этим связан.