Пока Тито разглядывал кобылу, дабы убедиться, что та, сбив разбойника, не получила увечий, я помогла прачке улечься на расстеленное на дне повозки одеяло. К своей радости я заметила, что ее раненная рука больше не кровоточит. Повязка на рану была наложена так туго, будто это сделал опытный лекарь. Тем не менее, я знала, что опасность заражения по-прежнему сохраняется. Как только мы вернемся в Милан, я непременно попрошу синьора Луиджи, чтобы он дал мне то самое целебное снадобье, которое некогда опробовал на мне к моему вящему выздоровлению.
— Давай, погоняй быстрее, Тито! — велела я своему товарищу. — Только не забывай, что Ребекка ранена!
Мой друг пустил кобылу быстрым шагом, управляя повозкой с поразительной сноровкой и ловкостью. Я по возможности старалась уберечь Ребекку от самых худших ухабов, но было видно, что ей все равно больно. Когда на нашем пути попадались кочки или колдобины, наша храбрая прачка едва сдерживала стоны. Чтобы как-то отвлечь ее, я какое-то время рассказывала ей о той последней фреске, которую помогала рисовать синьору Леонардо.
— Ее образы вполне духоподъемны, — закончила я, — хотя некоторые и могут показаться необычными. Но если наш Спаситель мог ходить по воде аки посуху, то почему бы ему не парить над землей?
Немного помолчав, я вздохнула и продолжила.
— Порой бывает очень трудно примирить то, чему меня учили раньше, с тем, что я узнала от мастера. Скажу честно, мне в голову закрадываются греховные сомнения — а не насмехается ли синьор Леонардо над Господом нашим? Или, может, его разуму доступно то, что не способны узреть все остальные?
— Не волнуйся, дитя мое, — улыбнулась Ребекка. — Я в своей жизни повидала многих, и тех, кто громче всех хулит господа, и тех, кто истово верит в то, что он существует. Учись у своего мастера всему, чему только можно, но никогда не бойся отстаивать свои убеждения.
— Ребекка, где вы набрались мудрости? — выпалила я. — Вы так много знаете о мире, а ведь вы всего лишь…
Я осеклась и покраснела, понимая, что сказала бестактность. Но вместо того, чтобы обидеться, Ребекка лишь добродушно усмехнулась.
— Всего лишь прачка, — закончила она мою фразу. — Называй вещи своими именами, мальчик. Это не оскорбление, хотя кто-то мог бы подумать именно так. Но ты наверняка понял, что моя работа — это нечто большее, нежели просто стирка одежды.
Заметив мой недоуменный взгляд, Ребекка пояснила:
— Ведь я для моих клиентов даже в большей степени исповедник, чем любой священник. По их испачканному белью я могу судить, кто передо мной, обжора или пьяница, праведник или распутник, спит с чужими женщинами или с собственной женой. Но при этом я держу рот на замке. И, в отличие от многих священников, чужие секреты я буду хранить до гробовой доски.
Я задумалась над словами Ребекки, после чего посмотрела на нее с симпатией и укором одновременно.
— По правде говоря, я никогда не задумывался над такими вещами, — призналась я. — Но обещаю вам, что в будущем стану относиться к своему белью, как к открытой книге.
Ребекка снова усмехнулась и, поёрзав, приняла более удобную позу. Что касается меня, то я воспользовалась возникшей паузой, чтобы поразмыслить над моими недавними подозрениями в адрес прачки. Она смело повела себя в стычке с вооруженным грабителем и благодаря ее мужеству мы остались живы. Кроме того, Ребекка проявила милосердие к умирающему разбойнику. За все время нашего путешествия она постоянно старалась уберечь меня и Тито от беды.
Неужели эта женщина, которая столь доблестно вела себя все эти дни, ранее предала несчастную герцогиню и, по сути дела, обрекла ее на смерть? Я сказала себе — нет.
Слишком многое в словах и поступках Ребекки говорило о том, что ей можно доверять… Но если я все-таки ошибаюсь, то она самый умный и хитрый из врагов, которые часто кажутся нам добрыми и честными людьми.
«Если бы я только могла угадывать суть людей с той же легкостью, как по уверению Ребекки, понимает их она, лишь взглянув на их белье», — со вздохом подумала я.
Остальная часть пути прошла почти в полном молчании. Ребекка то проваливалась в сон, то впадала в глубокую задумчивость. Я с тревогой заметила, что ее лицо сделалось бледным, тогда как щеки горели ярким румянцем. Остатками воды я смочила ей лоб и увлажнила губы, и все это время просила Тито ехать быстрее.
Ближе к полудню я с облегчением различила вдали знакомые шпили и башни Милана и, как только мы въехали в город, попросила Тито остановиться возле портняжной мастерской синьора Луиджи.
— Какая беда привела тебя ко мне на этот раз, мой мальчик? — спросил мой знакомый и озабоченно нахмурил густые брови, увидев в нашей повозке лежащую без чувств женщину.
Не дожидаясь ответа, — ибо Луиджи слишком хорошо знал мою склонность к опасным авантюрам, чтобы чему-то удивляться, — он позвал двух учеников. Мы, четверо молодых людей, внесли Ребекку внутрь и положили на скамью… Затем, отослав учеников прочь, Луиджи быстро развязал повязку и осмотрел рану.
— Это стрела была выпущена из лука или из арбалета?
— Из арбалета. Ребекка получила ранение, доблестно защищая наши жизни, — ответила я. — Более того я пока не могу ничего сказать, но умоляю вас помочь ей.
— Понимаю, ведь я первый, к кому ты приходишь за помощью, и в то же время последний, кому ты желаешь все честно рассказать, разве не так? — беззлобно возразил Луиджи.
Исчезнув за занавесом, отделявшим мастерскую от жилой комнаты, он через мгновение появился снова, неся тазик с водой и два кувшина. Откупорив один из них, портной отмерил некоторое количество какого-то белого порошка и, высыпав его в воду, обмыл полученной смесью рану. Хотя кровотечение давно прекратилось, я увидела, что рана воспалилась и приобрела зловещий багровый оттенок.
Когда Луиджи принялся обрабатывать рану, Ребекка зашевелилась и удивленно открыла глаза.
— Где я? — спросила она и попыталась встать. Луиджи твердой рукой удержал ее.
— В моей портняжной мастерской, добрая женщина, и тебя привезли сюда эти два юноши, которые решили, что твое здоровье важнее, чем мои дела. Если ты будешь сидеть спокойно, то я займусь твоей раной, после чего с радостью отпущу тебя, чтобы заняться собственными делами.
Наконец рана была очищена от частичек грязи, и Луиджи открыл второй сосуд. Мы с Тито тут же сморщили носы, столь зловонным оказалось его содержимое. Тем временем Луиджи наложил на рану лекарство и перевязал ее чистой тряпицей. После чего сунул сосуд мне в руки.
— Проследи, чтобы этот бальзам прикладывали к ране не менее двух раз в день. Давайте ей вино с травами для снятия лихорадки. Ну, а я сделал все, что мог.
Взяв кувшин, я благодарно обняла портного.
— Большое спасибо, синьор Луиджи. Мы отвезем ее к дочери, которая будет ухаживать за ней. И как только Ребекка поправится, обещаю, что расскажу вам обо всем.
— Я поверю в это лишь тогда, когда твой учитель оплатит последние счета, — ответил портной, и глаза его блеснули добродушной усмешкой. — Рад знакомству с тобой, добрая женщина, — добавил он, наклонившись к Ребекке, — и советую на будущее держаться подальше от юного Дино, чтобы не угодить в худшую историю.
Высказав это язвительное пожелание, он открыл дверь и выпустил нас на улицу. Мы с Тито усадили прачку на повозку и поспешили в сторону замка. Теперь пришла пора озаботиться судьбой отца и несчастной герцогини. Синьор Леонардо наверняка уже возвратился из поездки и прочел записку, которую я оставила для него. Возможно, он уже придумал, как действовать дальше. Если нет, то нам придется ждать его приезда, помня каждую минуту о том, что жизнь моего отца висит на волоске.
К счастью, у ворот дежурил знакомый Ребекки, капитан стражников, так что мы въехали в замок без лишних расспросов. Сердце мое при этом стучало столь часто, как будто было готово вырваться из груди. Я устремила взгляд на жилище мастера, моля бога, чтобы мы застали его дома. Тито перехватил мой взгляд и покачал головой.