Выбрать главу

Леонардо пожал плечами.

— Меня подкупило твое воодушевление. Что касается твоего таланта, то он легко может посрамить любого из юношей, которых я взял себе в ученики. Было бы несправедливо отказать тебе в учении лишь потому, что тебе выпало родиться человеком другого пола. И я решил, что покуда ты сама держишь язык за зубами, я тоже никому не скажу.

— Синьор Луиджи догадался довольно быстро, — сказала я и сокрушенно покачала головой. — Он тотчас же уличил меня в обмане. Иное дело, что этот маскарад его позабавил, и он согласился помочь мне сохранить мой секрет в тайне от всех.

Неожиданно мне в голову пришла еще одна мысль. Я тотчас распрямила плечи и с тревогой посмотрела на Леонардо.

— Кто-нибудь еще заподозрил правду? Я имею в виду других учеников.

— Подозрения имелись у Константина, но у нас с ним было молчаливое соглашение вроде того, какое я заключил с самим собой. Именно по этой причине он следил за тем, чтобы ты ни разу не оказалась в щекотливой ситуации, которая сразу бы разоблачила твой истинный пол.

Я вновь вытерла глаза лоскутком полотна.

— Константин был настоящим другом, — сказала я несчастным голосом. — Мне его так недостает!

Впрочем, в следующий миг я вспомнила о том, почему я должна непременно поговорить с Леонардо, и потому скороговоркой выпалила:

— Простите меня за то, что я разбила вашу летательную машину. Я понимаю, что вы на меня до сих пор сердитесь, и я не обижусь, если вы никогда не простите мне этого. Но я хочу, чтобы вы знали одно: я бы никогда не прикоснулась к ней даже пальцем, если бы не знала, что герцог вознамерился отправить своих солдат, чтобы те убили моих товарищей. И я подумала, что если взлечу в небо, то тем самым отвлеку на себя внимание солдат, и мои друзья успеют спастись бегством.

Я надеялась произнести куда более элегантную речь, нежели эта, но слова сами слетали с моих уст, прежде чем я успевала осознать, что говорю. А поскольку прибавить к сказанному мне было нечего, то я сидела, уставившись на коричневую тунику, которая лежала у меня на коленях, и ждала, что скажет в ответ Леонардо. Скажу честно, я приготовилась к худшему. Каково же было мое удивление, когда я услышала негромкий вздох.

— Моя дорогая Дельфина, — произнес он. — Я никогда не сердился на тебя. Если я на кого-то зол, то только на себя. Моя машина не прошла испытаний. Более того, несмотря на все мои мудреные теории, и все мои похвальбы перед твоим отцом, у меня не было никакой уверенности в том, что она когда-нибудь сможет летать. Я уже потерял Константина и Тито. Если бы погибла и ты, я бы себе никогда этого не простил.

Его слова наполнили мое сердце тем же волнением, какое я испытала, взмыв в небо.

— Мастер, вам не за что корить себя! — воскликнула я и тряхнула головой. — Скажите мне только, почему вы сожгли ее? Почему не отнесли обломки в замок, чтобы построить ее заново? Ведь, чтобы вы ни говорили, она взлетела!

— Именно поэтому я ее и сжег.

Решимость, звучавшая в его словах, удивили меня, однако не успела я возразить, как Леонардо продолжил:

— То, чему я стал свидетелем за последние несколько дней, подтвердило самые худшие из моих опасений. Человечество еще не готово к таким вещам. Мы еще недостаточно цивилизованны, чтобы стать хозяевами земли и, тем более, неба. Два молодых человека умерли страшной смертью. Увы, за ними могло последовать немалое число других. И все по причине моей легкомысленной теории, которую я выпустил бродить на свободе со страниц моих дневников.

— Но что вы скажете Моро? — спросила я с неподдельной тревогой в голосе. — Мне казалось, он с нетерпением ждет, когда же, наконец, увидит в небе вашу замечательную машину. Что вы скажете ему после того, как ее собственными глазами видели его солдаты?

— То, что конструкция машины была не продумана, и моя теория оказалась неверна. А в утешение я подарю ему колесницу с косами.

Я кивнула, хотя, признаюсь честно, меня терзали сомнения, что Лодовико удовольствуется куда более скромным изобретением. Затем я вспомнила про коричневую тунику подмастерья, которую до сих пор сжимала в руках. Аккуратно сложив, я вручила ее Леонардо, словно подарок.

— Думаю, я должна вернуть вам вот это. Отдайте ее первому же юноше, который займет мое место.

— Не торопись.

Он покачал головой и посмотрел на меня со знакомой улыбкой — улыбкой, которой никогда не улыбнется отец или любовник, а только самый преданный друг. Затем Леонардо поднялся со скамьи и протянул мне руку.

— А все потому, моя дорогая Дельфина, что у меня для тебя сюрприз, — произнес он и легонько потянул меня за руку, предлагая встать рядом с собой. — Синьор Анджело убедил свою добрую супругу, что тебе непременно нужно задержаться в Милане еще на денек-другой, чтобы прежде чем вернуться домой, ты могла поправиться и набраться сил. И с его разрешения я хочу дать Дино одно задание, прежде чем мы распрощаемся с этим персонажем навсегда.

— Задание? — переспросила я, не веря собственным ушам, и еще сильнее стиснула в руках тунику. — Но что я должна сделать?

— Это ты узнаешь завтра. А пока возвращайся в постель и отдыхай. Утром я встречу тебя рядом с личной часовней герцога… скажем тогда, когда часы на башне пробьют восемь. И, главное, мой дорогой Дино, — добавил он с улыбкой, — не забудь надеть тунику.

Глава 27

Странен человек, который желает удержаться в воздухе посредством хлопанья крыльями…

Леонардо да Винчи. Атлантический кодекс

На следующий день в условленный час мы встретились с Леонардо у железных ворот, которые вели в личные покои герцога. Не зная, что ждет меня там, я нарядилась в самое простое из материнских платьев, а коричневую тунику подмастерья перекинула через руку. Увидев меня, Леонардо кивнул в знак одобрения.

— Видно, что ты хорошо отдохнула, — заметил он, быстрым взглядом окинув меня с головы до ног. — Похоже, бальзам синьора Луиджи и впрямь творит чудеса, залечивая самые глубокие раны.

— Да, я почти исцелилась, — подтвердила я, и в следующий миг поняла, что имела в виду не только тело, но и душу.

Потому что где-то ближе к середине ночи, ворочаясь без сна на кровати, я неожиданно прониклась неизбежностью собственной судьбы. И хотя в ближайшие дни я, вероятно, пролью еще немало слез, чувство сожаления покинуло меня. Его сменила радость осознания собственной судьбы: мне посчастливилось работать в мастерской Леонардо. Нет, конечно, моя жизнь там была далеко не безоблачной, в ней были и страх, и горе, и боль. Но с другой стороны были в ней и приключения, и любовь, и настоящая дружба. И мне никогда бы их не испытать, не осмелься я несколько месяцев назад покинуть свою комнату, чтобы отправиться в судьбоносное путешествие.

Похоже, Леонардо понял, что мне хотелось сказать, потому что я прочла в его глазах нечто вроде одобрения. Вежливым жестом, он провел меня мимо стражника, а затем повел хорошо знакомым мне коридором к личной часовне герцога. Войдя, я, как и положено, преклонила колени, после чего со вздохом огляделась по сторонам.

Всего несколько дней назад эта часовня представляла собой четыре голых стены, покрытых слоем осыпающейся штукатурки, паутины и пятен плесени и грязи в углах. Тогда еще был жив Константин, а Тито еще не проявил себя как предатель и убийца. Я же… я была подмастерьем по имени Дино. Сейчас стены покрывал новый слой уже успевшей высохнуть штукатурки. Контуры фона различных сцен были набросаны углем и обведены красными чернилами. Фреска была почти наполовину готова. Мягкие оттенки темперы тепло светились в лучах свисавших с потолка масляных ламп.

Рядом с Леонардо стояла я, — уже не Дино, а Дельфина, — а Тито и Константин были не более чем воспоминаниями.

Однако мастер не дал мне долго предаваться грустным размышлениям, начав рассказывать о проделанной работе. Я слушала его предельно внимательно, понимая, что это может стать последней его лекцией, которую я выслушаю. Большую часть подготовительных работ как обычно выполнили Паоло и Давид, умело подражавшие стилю Леонардо. Неудивительно, что тот доверил им небольшие детали будущей фрески. А вот центральную фигуру написал он сам, хотя, признаюсь честно, мне было непонятно, когда он выкроил для нее время. Впрочем, улыбнувшись про себя, я поняла, что он просто не ложился спать всю предыдущую ночь, как то обычно бывало с ним, когда он впадал в творческий раж, и тогда мог работать часами, не зная устали.