— О? Я пробовал поймать его сегодня в офисе. Но не застал. Я подумал, что он рано ушел домой.
— Нет, что-то произошло. Он позвонил, когда я уходила за покупками… Где-то около часу дня. Передал, что дома будет позже. А потом, после обеда, кто-то из отдела позвонил и попросил меня упаковать вещи Тома в сумку. Он улетел на Аляску.
— Аляска? — машинально переспросил Розенталь.
— Наверное, там вспыхнула какая-то эпидемия. Он поехал в Пойнт-Барро. И неизвестно, когда вернется…
Мардж продолжала болтать. Она говорила, что ей одной будет скучно, но что Том будет очень доволен снова поработать в полевых условиях. Розенталь не столько вникал в ее болтовню, сколько прислушивался к подозрительным щелчкам, которые время от времени раздавались в трубке.
— Том сам сообщил об отъезде на Аляску? — спросил Розенталь.
— Нет, это был кто-то из отдела. Он сказал, что Том уже улетел на самолете военно-транспортной авиации. У вас что-то срочное? Я могу постараться поймать его для вас. В офисе, наверное, знают, где он.
— Нет, нет, ничего срочного. Дело в том… я собирался приехать в Вашингтон через пару недель. Хорошо бы увидеться.
— Замечательно! Я думаю, мы это устроим. Надеюсь, что Том к тому времени уже вернется. Как только я с ним свяжусь, я скажу ему, что вы звонили.
— Спасибо,— сказал Розенталь.— Будьте здоровы.
— Привет Клэр,— сказала Мардж.
— Спасибо, и она вам передает привет.
Имя жены облегчит им его розыск. В Бостоне было сколько угодно Арнольдов. Но Арнольдов, женатых на Клэр? Ну что ж, все равно им потребуется время.
Однако по-настоящему его беспокоило то, что сказала Мардж. Пойнт-Барро? Том Гарган был специалистом городской профилактической медицины. Более неподходящего человека для посылки в Пойнт-Барро невозможно найти. Панама, Бейрут, Дамаск, Бомбей — все звучало бы правдоподобней. Но Пойнт-Барро? Кроме того, после своего последнего повышения в должности Том стал кабинетным чиновником. Теперь он занимался лишь координацией действий медиков-практиков и вовсе не был тем человеком, которого можно было послать делать прививку эскимосам.
Розенталь всему этому не верил ни одной секунды. Это была глупая, неуклюжая ложь. Но когда правительство врет, оно редко чувствует необходимость делать это умно. А Гарган, где же он мог быть? Если не на Аляске, то где?
Это не требовало долгих размышлений. Розенталь почувствовал острую жалость к другу. Он вспомнил одну беседу с Гарганом именно на эту тему. Они сидели поздно вечером в его доме в Тарбоксе. Розенталь объяснил, почему он никогда не присоединялся к движениям протеста, никогда не подписывал петиций, никогда не шумел. Вообще старался держаться вне политики и ни во что не вмешиваться. Гарган тогда, покачивая головой, посмеивался и говорил правильные и красивые слова об ответственности ученых.
— Нет,— возразил тогда Розенталь.— Ты ничего не понимаешь. Вопрос не в том, может это случиться здесь или нет. Ты не веришь, что это может случиться здесь, потому что не веришь, что это может вообще случиться. Но после того, как ты сам все видел собственными глазами, после того, как узнал, что это такое, после того, как удостоверился, что существует реальная возможность, уже не можешь не опасаться.
Том не согласился. Конечно, он не согласился. Но ведь невозможно отрицать эту тенденцию. Даже Гарган был вынужден признать существование черного списка научных работников в департаментах здравоохранения, образования и социального обеспечения. Для него это был просто анахронизм, пережитки времен маккартизма. Для Розенталя же это было напоминанием о постоянно существующей опасности. И теперь Гарган расплачивается за свою близорукость. Слишком много времени ему понадобилось, чтобы усвоить это. Столько же, сколько отцу Розенталя.
Розенталь, конечно, не допускал и мысли, что Гаргана могут отправить в газовые камеры. К тому времени, когда такие вещи начнутся, будет слишком поздно для всех. Пока тайно исчезают люди, внезапно отключаются телефоны, раздаются зловещие щелчки на телефонных линиях… Но подобные факты являются предостережением для тех людей, которые достаточно умны, достаточно бдительны и достаточно осторожны или, в каком-то смысле, достаточно мужественны, чтобы понять, что это значит. В конце концов, для этого необходимо своего рода мужество. Потому что рискуешь все время чувствовать себя дураком. Но в противном случае рискуешь своей собственной жизнью.
Розенталь повернулся на стуле, посмотрел на стоявший сзади столик и остановил свой взгляд на микроскопе отца. Из выпуклости стеклянного колпака на него смотрело собственное искаженное изображение. Пришло время смотреть правде в глаза. Вернее, это время уже прошло: он понял, что решение давно принято.