— Ну что ж, таковы правила игры,— ответил Робертсон.
— Игры? Какой игры? Игры этих сукиных сынов?! И что же они собираются сделать с теми, кто остался в живых? Расстреляют их? Отравят газом?
— Никто не собирается причинить им вред,—ответил Робертсон.
— О! Спасибо, большое спасибо. Рад получить ваши заверения. После этого я чувствую себя спокойно и в полной безопасности. Так же как народ чувствует себя спокойно и в полной безопасности, потому что президент сказал, что мы больше не будем готовиться к бактериологической войне.
— Послушай, Норман, я знаю, что ты расстроен, но постарайся взять себя в руки. Ведь это не бактериологическая война. Это несчастный случай. Несчастный случай, связанный с исследованиями…
— А все те умершие люди, что они — уже воскресли? А те, которые остались… Что вы сделаете с ними? Вы же не можете их просто отпустить? Правда?
— Мы о них позаботимся. Пока я не могу сказать как, но мы о них позаботимся.
Льюин некоторое время молчал. Он молчал от отчаяния, от крайнего отчаяния, но Робертсон решил, что возбуждение Льюина стало спадать.
— Проходи, садись, Норм,— пригласил он.
Льюин вошел в гостиную следом за Робертсоном и сел на стул возле двери. Робертсон устроился на диване, поставил тарелку с кашей на кофейный столик и съел ложку овсянки.
— Все расстроены случившимся. И никто не чувствует себя лучше, чем ты. Но ставки слишком огромны.
— Билл, на карту поставлены жизни. И жизни уже потеряны. Что может быть больше этого?
— Я знаю, как скверно ты себя чувствуешь. Но когда Донован сбежал, у нас не осталось никакого выбора. Мы вынуждены были пойти на крайние меры. Ты же там был и знаешь, что мы спасали людей, как могли. И мы не для того их спасали, чтобы затем просто убить или заключить навеки в тюрьму. Ты должен думать об этом так же, как об этом думаю я. Эти решения слишком ответственны, чтобы принимать их, руководствуясь лишь эмоциями. Они слишком важны, чтобы мы с тобой могли их комментировать.
— Билл, я видел телевизионную программу. Я слушал последние известия в одиннадцать часов вечера. Там были решения настолько «важные», что я никак не могу их не комментировать.
— Послушай,— сказал Робертсон,— если бы Элинор была больна или бы заболел один из ваших детей, ты ведь не старался бы лечить их сам. Ты был бы слишком взволнован, чтобы рассуждать хладнокровно и доверять своим собственным суждениям. И в этом деле все обстоит точно так же. Люди, которые сейчас принимают решения по этому вопросу,— специалисты. Им виднее. Они выбирают оптимальные решения. И мы должны им доверять — не только как врачи, но и как офицеры. Я понимаю, что ты расстроен, я тоже, черт возьми. Но почему утром тебе не пойти и не поговорить с генералом Уайаттом, прежде чем ты что-нибудь предпримешь. Я могу тебе подсказать очень немногое. У меня нет никакой власти. Никакого авторитета. Я просто делаю то, что мне приказывают. Это все, что мы можем сделать, ты и я. Льюин покачал головой:
— Ты забываешь одну вещь, Билл. Некоторым образом это мои больные. Меня вызвали, чтобы лечить Мэри Эдисон, и я тогда пришел к тебе консультироваться. Я — лечащий врач, и на мне лежит ответственность, как ни на ком другом.
— Мэри мертва. Ты это знаешь, Норм. Так какого черта?
— Да, я знаю. Она мертва. Вот поэтому-то я и пришел тебя повидать. Я хочу сказать тебе, что, когда вы решите, что делать с оставшимися в живых из Тарсуса, включите и меня в их число.
Некоторое время Робертсон не мог произнести ни слова. Наконец он заговорил:
— Ты выразился довольно ясно. Я бы мог арестовать тебя. Но я этого не сделаю. Как друг я прошу тебя хорошенько подумать обо всем.
— О чем ты меня просишь? Подумать об этом?
— Да. Подумать и ничего не предпринимать, прежде чем опять не поговоришь со мной. Ты устал и разбит. Ты работал как сукин сын и заслуживаешь отношения лучшего, чем быть брошенным на гауптвахту за легкомысленные суждения.
Льюин сидел молча, ошеломленный.
— Ну что ж,— сказал он наконец.— Я об этом подумаю.
— Прекрасно. А теперь иди спать,—сказал Робертсон.
Льюин поднялся и, не прощаясь, вышел. На улице он постоял немного на тротуаре, затем повернулся, чтобы посмотреть еще раз на дом, в котором, как он предполагал, Билл Робертсон доедал свою овсянку. Все это было невероятно.
Льюин не знал, даже не мог предположить, что в этот самый момент Робертсон разговаривал по телефону с людьми из контрразведки, советуя начать слежку за Льюином и прослушивать его телефонные разговоры.
СУББОТА, 15 АВГУСТА
14 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ