— Вэрк. Я допрошу пленников.
19
Сидя спиной к скале, Каренира лениво наблюдала за удивительно светлыми облаками, плывшими с запада на восток. Ветер сменил направление. Это означало, что погода существенно улучшится. Можно было ожидать легкого дождичка вместо непрестанного ливня. Около полудня дождь мог вообще перестать.
— Ну-ну… — довольно пробормотала она.
Увидев Ранера, шагавшего посреди дороги, между крутыми склонами холмов, она встала и махнула рукой. Он направился прямо к ней, сел рядом и потянулся к бурдюку.
— Они все время идут за нами. Из виду они нас потеряли, но, похоже, неплохо знают окрестности и им известно, что эта дорога — единственная. Так или иначе, они нас догонят.
— Сколько? — коротко спросила она.
— Пятеро.
Она вздохнула.
— Так что? Подождем их здесь?
Он явно не расслышал вопроса.
— Странное дело, — задумчиво проговорил он. — Кажется, я знаю одного из них.
Она подождала, но продолжения не последовало.
— Ну и?.. — поторопила она.
— Что? А… Ну и ничего. Не знаю, откуда.
Она пожала плечами.
— Подождем их здесь? — снова спросила она.
— Наверное, да.
— Тогда отойдем немного в сторону. — Она показала на груду каменных обломков у подножия правого склона.
— Свет, — пояснила она, видя его вопросительный взгляд. — Сегодня удивительно светло, мне что, стрелять против света? Ну, ты что? — Она искренне удивилась. — Никогда не стрелял? Даже из арбалета?
— Не люблю арбалет, — буркнул он. — Ни разу не попадал в цель.
— О… — вздохнула она с преувеличенным беспокойством.
Ей хотелось еще немного над ним поизмываться, но она вовремя вспомнила, что этот человек вообще не обладает чувством юмора — шуток не понимает, дружескую же насмешку готов принять близко к сердцу. Так что она лишь покачала головой.
— Идем к тем скалам, Ранер.
Они пошли.
Много веков назад в Громбеларде жило могущественное племя шергардов. Воистину велик был гений вышедших из этого народа строителей, ибо древние сооружения и дороги стояли наперекор течению времени. Не использовавшиеся в течение сотен лет, никогда не ремонтировавшиеся, они превратились в руины, но все же не позволили горам поглотить их без следа. Ветер и вода, убийственные для коричневого кирпича, использовавшегося в Громбе или Бадоре, убийственные даже для самих Тяжелых гор, оказались бессильны против прекрасно обработанных каменных плит и блоков, служивших шергардам в качестве строительного материала. Дорогу, выложенную именно из таких четырехугольных каменных плит, видели сейчас перед собой Каренира и Ранер. Ее не сумели размыть дожди, и, хотя теперь потрескавшиеся плиты лишь кое-где виднелись из-под нанесенных водой мелких каменных обломков, провалившаяся в некоторых местах дорога все еще была лучшей во всем Громбеларде.
Однако дорога эта вела в никуда. Пересеченная многочисленными пропастями — ибо каменные мосты шергардов давно перестали существовать, — она неожиданно обрывалась в самом сердце гор, в полутора десятках миль от Бадора. Существовал ли когда-то город, в который вела дорога? Скорее всего, нет — иначе остались бы руины… Похоже было на то, что строители неожиданно забросили свою работу. Что могло быть тому причиной? Ответа никто не знал. Так же как никто не знал, куда ушел этот могущественный народ, самый могущественный из всех, кто когда-либо жил под небом Шерни. Каренира, устроившись среди скал, задумчиво молчала. Она просматривала стрелы, вынимая из колчана те, которые по каким-то причинам сочла лучше других. Видно было, однако, что мысли ее сейчас где-то совсем в другом месте.
— Хотелось бы мне знать, какие они были на самом деле, — сказала она. — Я хотела бы с ними познакомиться…
— С кем? — Ранер наблюдал за дорогой.
— С шергардами.
— А… Ну да, — пробормотал он.
Она чуть улыбнулась и отложила колчан. Он посмотрел на нее через плечо.
— Эти стрелы лучше?
— Лучше, что не значит, что они хорошие… В Громбеларде нет хороших стрел. Влажность, — пояснила она.
Она вынула лук из чехла.
— Я даже не удивляюсь, — пробормотала она, — что ты не можешь никуда попасть. А я? Хочешь услышать, насколько легенда соответствует правде? — язвительно спросила она.
Она положила лук поперек колен.
— В Армекте за такую стрельбу меня бы выгнали из легиона. С пятидесяти шагов я могу попасть в человека, но в какое место — это уже чистая случайность. Тетива иногда мокрая, а иногда сухая, стрелы иногда легкие, а иногда тяжелые, ибо из любой можно воду выжать. Впрочем, все равно — сухие, мокрые… Главное, что они всегда плохо сбалансированы и летят куда им захочется, поскольку оперение годится лишь на забавы с девочками, и больше ни на что. — Она взяла стрелу и пощекотала себе шею. — Но попробуй достань в Громбеларде хорошие стрелы для лука! А если достанешь, то потом полгода мочи их под дождем, бейся колчаном о скалы, размахивай им, топчи его, садись на него, а под конец стреляй, — с небывалой горечью закончила она. — Все без толку, — сказала она. — Да еще этот ветер.
Он смерил взглядом расстояние, отделявшее их от дороги.
— Пятьдесят шагов… Здесь, пожалуй, больше, — слегка обеспокоенно сказал он. — А если не попадешь? Пятеро — это многовато…
В первое мгновение она не поняла, о чем речь, все еще занятая собственными мыслями.
— Что — «пятьдесят шагов»? — переспросила она. — И что значит «если не попадешь»? Э, я говорила о бегущем человеке… и ночью, — объяснила она.
Он некоторое время молча смотрел на нее, потом вернулся взглядом к дороге.
— Знаешь, Охотница, — сказал он, — иногда я не понимаю, когда ты надо мной шутишь.
Она прикусила губу, но тут же фыркнула через нос:
— Эх, Ранер… Хорошо, что ты симпатичный… Иначе…
— Идут, — перебил он ее.
Она сразу же посмотрела на дорогу.
— Держи. — Она подала ему несколько стрел. — Куда?! — со злостью прошипела она. — Так держи! — Она показала как. — Мне что, их с земли подбирать или воткнуть перед собой в скалы?
Она подняла лук, смерила взглядом расстояние и вложила стрелу. Опустившись на одно колено, она медленно натягивала тетиву. Он смотрел то на нее, то на приближавшихся людей. Нападения те не ожидали…
Мышцы ее рук, стянутые кожаными ремешками, напряглись и потолстели. Она натянула тетиву до уха и отпустила мягко, чуть ли не между делом. Она вырвала из его руки вторую стрелу и, прежде чем он понял, что, собственно, произошло, уже тянулась к третьей.
Шедшему впереди стрела вонзилась в живот. Он вскрикнул и схватился руками за древко. Вторая стрела попала ему в бедро. Он пошатнулся и упал. Мгновение спустя очередная стрела пробила шею его товарища.
Остальные разбегались, ища убежища. Раненный в шею выл, извиваясь в конвульсиях, потом изогнулся дугой и застыл, странно напрягшись. Второй неуклюже полз на боку, громко зовя на помощь. Охотница спокойно натянула тетиву в четвертый раз. Еще одна стрела попала в раненого. Обезумевший от ужаса и боли, он вскочил, получил очередную стрелу в шею и последнюю — в самую середину спины.
— Ну вот, от арбалетчиков мы избавились, — пробормотала она.
— Ты очень ловко убиваешь, — заметил Ранер.
Она не знала, что это — восхищение, уважение или, может быть, порицание. Не насмешка же? Ранер не умел насмехаться…
— Одной стрелы редко хватает, — сказала она на всякий случай, кладя лук и берясь за меч. — Это не арбалет…
И все-таки он насмехался!
— Бабское оружие, — с сожалением сказал он, карабкаясь через скалы с мечом в левой и дубиной в правой руке.
Она хотела треснуть его плашмя по заду, но он был уже вне пределов досягаемости.
— Я тебе дам «бабское»! — завопила она. — Глупый жеребец! Да я…
Она все еще шумела, перебираясь через каменный завал, когда он длинными прыжками помчался в сторону укрытия ближайшего врага. Тот выглянул из-за скалы и понял, что стрельба уже закончилась, а теперь приближается новая, непосредственная опасность. Сомнительно, что он понял что-либо еще. Окованная железом дубина раздробила ему челюсть; удар был столь силен, что он отлетел назад, грохнулся головой и спиной о землю. Его товарищи с мечами в руках бросились на атакующего детину. Лязгнуло железо. Ранер оттолкнул мечом оружие противника и снова ударил дубиной, переломив выставленную в оборонительном жесте руку. Он воткнул меч в живот врага и так его и оставил. Вырвав из руки умирающего его собственное оружие, он отшвырнул его прочь — и снова вступил в борьбу, еще до того, как согнувшийся пополам противник осел на землю.