Оветен пытался собраться с мыслями. Неожиданно ему пришла на помощь проводница.
— Дело в том, — сказала она, будто бы вне всякой связи с предыдущим, — что с запада на восток через горы ведет очень немного путей. Большинство из них труднопреодолимы. Один человек, прекрасно знакомый с секретами скалолазания, навьюченный веревкой в несколько сот локтей, конечно, пройдет везде… или почти везде. Но отряд? Твои люди, господин, — сильные, выносливые мужчины; сомневаюсь, однако, что больше половины из них пережили бы подобное сражение с горами. А тут еще и раненые… Тут уж по скалам не полазаешь. Если бы ты захотел теперь, — подчеркнула она, — пройти кратчайшим путем, ведущим в край, то взялся бы за невыполнимую задачу. Два дня назад, когда я советовала тебе поступить именно так, — да, это было возможно. Но теперь, когда погибли уже шестеро твоих людей, а восемь ранены, я не вижу возможности пробиваться дальше. Остается, ваше благородие, только вернуться в Бадор, а оттуда в Громб или лучше прямо в Армект.
Оветен раздраженно стиснул зубы.
— Изложи подробнее свое предложение, господин, — обратился он к коту, стараясь овладеть собой. — Или скорее способ выкупить себя из неволи, поскольку раз уж ты так любишь факты, то будем их придерживаться.
Уставший кот говорил коротко и сжато. Охотница подробнее объясняла детали, особо интересовавшие Оветена. Впрочем, армектанец задавал не слишком много вопросов, внимательно слушая.
Стражей сокровища, по словам Рбита, было немного; сам он видел лишь двоих, хотя нельзя было исключать, что в крепости сидело и больше. Однако подобное казалось не слишком вероятным, если учесть, что стражи привлекли на помощь людей Вер-Хагена. Именно они, по мнению Рбита, представляли главную опасность. Кот утверждал, что сейчас, вполне вероятно, выпала единственная возможность одолеть стражей; Оветен, который в конце концов сознался, что бывал в Дурном краю и знаком с ним, молча признал его правоту. Было очевидно, что через год, а может быть, всего лишь через месяц-другой Брошенные Предметы с перевала либо вернутся на Черное побережье, либо же, когда окрепнет новая граница края и время замедлит свой бег, их будут охранять столь могущественные силы, одолеть которые будет нечего и пытаться.
Рбит ждал ответа Оветена, но тот молчал, погруженный в мрачные мысли. Наконец он посмотрел на проводницу. Они оба думали об одном и том же и почти одновременно произнесли:
— Гвардейцы.
Рбит ждал, наблюдая за парой армектанцев. Когда молчание чересчур затянулось, кот сказал:
— Да, в самом деле неразрешимая проблема.
В его словах явно слышалась насмешка. Овен уже готов был бросить в ответ пару ядовитых фраз, когда кот — уже без тени издевки, даже слегка благоговейно — произнес:
— А ведь в Армекте есть одна очень древняя традиция, которая могла бы помочь.
Его собеседники удивленно переглянулись.
— Я говорю о суде Непостижимой, — терпеливо, но со всей серьезностью объяснил кот.
Проводница слегка приоткрыла рот.
Оветен сидел, не в силах вымолвить ни слова.
В этот невероятный день, когда уже случилось столько всего, казавшегося прежде невозможным, когда было произнесено столько слов, звучавших почти как в сказке, громбелардский кот-разбойник напомнил армектанке и армектанцу о традициях их народа…
Для дочери и сына Великих равнин не существовало ничего более удивительного — и вместе с тем вызывавшего не сравнимое ни с чем чувство стыда.
Непостижимая Арилора: госпожа войны и госпожа смерти в одном лице. В весьма богатом армектанском языке имелась сотня слов как для одной, так и для другой. Однако именем Арилоры мог назвать свою покровительницу лишь умирающий или солдат, человек, идущий на битву или распростертый на смертном ложе — и всегда с неподдельным уважением.
Этот удивительный кот — рыцарь и разбойник — не только знал и понимал армектанский обычай, но и сумел сказать о нем так, что весьма строгие во всем касающемся их собственных традиций и принципов армектанцы не обнаружили каких-либо проявлений неуважительного к ним отношения.
— Ты удивил меня и заставил испытать стыд, ваше благородие, — серьезно сказал Оветен.
Охотница лишь кивнула в знак того, что чувствует то же самое.
Рбит долго молчал, затем промолвил:
— Командир гвардейцев может сразиться с моей заместительницей. По вполне понятным причинам сам я участвовать в поединке не могу. Однако я полностью подчинюсь его исходу. Если победит солдат — ты освободишь его, господин, вместе с его людьми, а весь мой отряд со мной вместе станет его пленниками. Если выиграет моя заместительница — значит, будет наоборот. Однако поединок может состояться лишь в том случае, если оба выразят на это согласие. Так требует традиция, а лишь выполнение всех ее требований позволит нам с честью выйти из той ситуации, в которой мы оказались.
Оба кивнули.
— Идем к ним, — сказал Оветен.
Он позвал двоих солдат, которые подняли плащ, на котором лежал Рбит, и понесли кота следом за Оветеном и Охотницей.
При виде Рбита Кага дернулась, отчаянно пытаясь подняться с земли. На лице девушки читались разнообразные чувства: отчаяние, ужас, недоверие и ярость по очереди брали верх.
— Рбит, — чуть не плача, прошептала она. — Как…
— Все хорошо, сестра, — ответил кот столь спокойно, что девушка замерла неподвижно, судорожно хватая ртом воздух. В глазах у нее читались сотни вопросов, однако она молчала.
Командир гвардейцев смотрел на кота с каменным лицом.
— Есть старый армектанский обычай… — с ходу начал Оветен, после чего коротко и без лишних слов объяснил, о чем речь.
На лице разбойницы отразилось недоверие — а затем огромное облегчение. Лицо солдата продолжало оставаться непроницаемым.
— Я знала! — воскликнула девушка, снова со слезами на глазах. — Я знала, Рбит, что с тобой нам ничего не грозит!
— Подтверди, господин, условия этого поединка, — неожиданно потребовал Маведер, обращаясь к Рбиту. — Если я выиграю, ты станешь моим пленником?
— Да, солдат.
— Слово кота, — скрепил договор Маведер. — Больше мне ничего не требуется. Согласен.
На мгновение утратив контроль над собой, он слегка улыбнулся, глядя на маленькую разбойницу. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза…
Оба — с облегчением.
8
День близился к концу, когда солдат и разбойница завершили свои приготовления. Их раны тщательно перевязали; разбитая голова девушки не представляла никаких проблем, хуже было с боком Маведера — рана, хотя и не опасная для жизни, была крайне болезненной и начинала кровоточить при каждом резком движении. Но гвардейца это вовсе не беспокоило.
Правила поединка были установлены еще раньше. Они были очень просты. Противники вооружились — каждый по своему желанию. Не сговариваясь, они выбрали одно и то же — арбалеты, мечи и ножи. Солдат не стал надевать шлем, сочтя его излишним.
Всех пленников известили о готовящемся поединке и его цели, после чего спросили, согласны ли они, чтобы командиры сражались за их жизнь. Это была чистая формальность, но так требовала армектанская традиция. Затем Маведер и Кага предстали перед Оветеном.
— Прежде чем вы начнете, я хочу кое-что сказать, — промолвил армектанец. — Особенно тебе, солдат. Судьбе было угодно, чтобы наши пути пересеклись именно так, а не иначе. Я предпочел бы сражаться вместе с тобой, а не против тебя. Но на то воля Шерни… Ничего уже не изменить.
Гвардеец медленно кивнул.
— Я не умею красиво говорить, господин, — сказал он, возможно, более неприветливо, чем сам того хотел. — Скажу только, что обиды своей не скрываю. Справедливость требовала, чтобы ты вернул мне и моим людям свободу без каких-либо условий. Ты поступил иначе, и это несправедливо. Однако именно благодаря этому у меня появился шанс захватить в плен величайшего разбойника гор, что иначе было бы невозможно. Мне этого достаточно.
Он нахмурился.
— У каждого в жизни бывает великий момент. Мой наступил именно сейчас. Благодаря тебе, господин. Но я благодарен тебе лишь от своего собственного имени. Ибо, господин, если я погибну — мои люди пойдут под нож. Им ты не дал шанса побороться за собственную жизнь, а я могу и проиграть. Мирись с ними, не со мной.