О. Генри
Громила и Томми
В десять часов вечера горничная Фелисия ушла с черного хода вместе с полисменом покупать малиновое мороженое на углу. Она терпеть не могла полисмена и очень возражала против такого плана. Она говорила, и не без основания, что лучше бы ей позволили уснуть над романом Сент-Джорджа Ратбона в комнате третьего этажа, но с ней не согласились. Для чего-нибудь существуют на свете малина и полицейские.
Громила попал в дом без особого труда (в рассказе на две тысячи слов требуется побольше действия и поменьше описаний). В столовой он приподнял щиток потайного фонаря и, достав коловорот и перку, начал сверлить замок шкафа, где лежало серебро.
Вдруг послышалось щелканье. Комнату залило электрическим светом. Темные бархатные портьеры раздвинулись – и в комнату вошел белокурый мальчик лет восьми в розовой пижаме, держа в руке бутылку с прованским маслом.
– Вы громила? – спросил он тоненьким детским голоском.
– Послушайте-ка его! – хрипло воскликнул гость. – Громила я или нет? А для чего же, по-твоему, я три дня отращивал щетину на подбородке, для чего надел кепку с наушниками? Давай живей масло, я смажу сверло, чтоб не разбудить твою мамашу, у которой заболела голова и она легла, оставив тебя на попечение Фелисии, не оправдавшей такого доверия.
– Ах ты, боже мой, – со вздохом сказал Томми. – Не думал я, что вы так отстали от времени. Это масло пойдет для салата, когда я принесу вам поесть из кладовой. А мама с папой уехали в оперу слушать де Решке.
Я тут ни при чем. Это только доказывает, сколько времени рассказ провалялся в редакции. Будь автор поумней, он бы в гранках исправил фамилию на Карузо.
– Замолчи, – прошипел громила. – Попробуй только поднять тревогу – и я сверну тебе шею, как кролику.
– Как цыпленку, – поправил Томми. – Это вы ошиблись. Кроликам шею не свертывают.
– Неужели ты меня не боишься? – спросил громила.
– Сами знаете, что не боюсь, – ответил Томми. – Неужели вы думаете, что я не отличу правду от вымысла? Если б это было не в рассказе, я бы завопил, как дикий индеец, а вы скатились бы по лестнице и на тротуаре вас бы зацапала полиция.
– Вижу, ты свое дело знаешь, – сказал громила. – Валяй дальше.
Томми уселся в кресло и поджал под себя ноги.
– Почему вы грабите чужих людей, господин громила? Разве у вас нет знакомых?
– Вижу, к чему ты клонишь, – злобно нахмурившись, сказал громила. – Старая штука. Твоя младенческая невинность и беззаботность должны вернуть меня к честной жизни. Каждый раз, как залезешь в дом, где имеется младенец, получается одна и та же история.
– Может быть, вы посмотрите жадными глазами на тарелку с холодной говядиной, которую буфетчик забыл на столе? – сказал Томми. – А то времени у нас мало.
Громила согласился.
– Бедненький, – сказал Томми. – Вы, должно быть, проголодались. Постойте, пожалуйста, в нерешительной позе, а я вам принесу чего-нибудь поесть.
Мальчик принес из кладовой жареную курицу, банку с вареньем и бутылку вина. Громила недовольно взялся за нож с вилкой.
– И часу не прошло, как я ел омаров и пил пиво на Бродвее, – проворчал он. – Хоть бы эти писаки позволили человеку принять таблетку пепсина перед едой.
– Мой папа тоже пишет книжки, – заметил Томми.
Громила поспешно вскочил с места.
– А ты говорил, будто он уехал в оперу, – прошипел он хриплым голосом, подозрительно глядя на мальчика.
– Я забыл сказать, – объяснил Томми. – Билеты он получил бесплатно.
Громила снова уселся на место и стал обгладывать куриную косточку.
– Зачем вы грабите квартиры? – задумчиво спросил мальчик.
– Затем, – ответил громила, вдруг залившись слезами. – Помилуй господи моего темноволосого мальчика Бесси, который остался дома.
– Ах нет, – оказал Томми, сморщив нос. – Это вы не так говорите. Прежде чем пустить слезу, вы должны рассказать, отчего вам не повезло.
– Да, да, я и забыл, – сказал громила. – Ну вот, раньше я жил в Мильвоки…
– Берите серебро, – сказал Томми, слезая с кресла.
– Погоди, – сказал громила. – Но я уехал оттуда. Другой работы я найти не мог. Некоторое время я поддерживал жену и ребенка, сбывая ассигнации Южного правительства, но увы! Пришлось бросить и это, потому что они не имели хождения. Я махнул на все рукой и с горя сделался громилой.
– А вы когда-нибудь попадались в руки полиции? – спросил Томми.
– Я сказал громилой, а не нищим, – ответил грабитель.
– Как же мы кончим рассказ, когда вы доедите курицу и у вас, как полагается, начнется приступ раскаяния?
– Предположим, – задумчиво начал громила, – что Тони Пастор закроется сегодня раньше обыкновенного и твой отец приедет с «Парсифаля» в половине одиннадцатого. Я окончательно раскаялся, потому что ты напомнил мне моего сыночка Бесси…