Не открывая глаз, я начал вспоминать свой сон, пытаясь понять, с чего мне такая ерунда вообще приснилась. Нечисть в городе — более-менее понятно, сегодня начался Фестиваль Сказочных Существ, и я собирался на него сходить, потолкаться среди весёлых ребят в костюмах всяких эльфов и гномов, развеяться после двухмесячной «турпоездки» в Прибалтику и напряжённой, из-за пропуска в учёбе, сессии. Видимо, потому и приснилось. А пацана я зачем топил?
Я постарался как можно подробнее вспомнить этот эпизод сна.
Вот я стою возле большого, круглого фонтана на Театральной площади, вокруг происходит весёлая толкотня, а я треплюсь с какой-то удивительно милой кикиморой. Меня кто-то сильно толкает в спину, я оборачиваюсь посмотреть, кто там такой смелый и вижу, как позади меня на парапет фонтана с трудом взбирается тощий, растрёпанный парнишка в перепачканной одежде. В руках у него походный термос. Парнишка выпрямляется, окидывает взглядом площадь, снимает с термоса крышку, начинает откручивать пробку и произносит что-то про «благодать вечного света», а меня как будто окатывает кипятком, я понимаю, что у него в руках химическая бомба, начинённая нейротоксином, как те, что мы нашли в Клайпеде. И через несколько секунд в радиусе пятидесяти метров не останется никого живого. Я прыгаю на парапет, хватаю парня, швыряю его в фонтан и сам падаю сверху. Успеваю подумать: «Даже если рванёт, вода не даст яду разлететься облаком аэрозоля». Прижимаю парня к дну, он пытается вырваться, потом на секунду затихает и нас подбрасывает взрывом. На этом месте я проснулся.
Странный сон, яркий, красочный. И заставляет задуматься: это просто нервное напряжение так выходит или крыша капать начала? Не хотелось бы, а то начну будить домашних криками по ночам, как некоторые мои бывшие сослуживцы.
От тревожных мыслей спать расхотелось. Настроение неумолимо поползло вниз. Похоже, насладиться в полной мере первым днём каникул не получится. Придётся вставать.
Первое, что я понял, открыв глаза — я не дома. И понял я это благодаря потолку. Белому. Высокому. Метра четыре с половиной — пять, не меньше. Гораздо выше, чем дома. С потолка, на длинных шнурах, свисали четыре светильника под круглыми белыми непрозрачными отражателями, расположенные квадратом, на расстоянии примерно двух метров друг от друга. Почему-то я подумал, что отражатели сделаны из жести или листового алюминия. И что-то ещё меня зацепило, какая-то неправильность, но какая именно, понять я не смог. Бывает такое, что-то царапает, а что — непонятно.
От рассматривания потолка я перешёл к ознакомлению с окружающей обстановкой на меньшей высоте. В итоге удалось выяснить, что я, укрытый до подмышек одеялом, лежу на одной из четырёх кроватей в просторной комнате с двумя окнами и одной дверью. Стены белые. Возле каждой кровати — деревянная тумбочка с настольной лампой. Похоже на… Да ни на что не похоже.
Первые мысли были, что это казарма, больница или тюрьма, но, после недолгого размышления я их отмёл.
Для казармы — слишком просторно, для тюрьмы — то же самое и решёток на окнах нет. В больничных палатах присутствует куча всякого оборудования, здесь же — пустые беленые стены. Да и для пациента больницы я чувствую себя на удивление хорошо.
Попробовал пошевелиться, руки двигаются, ноги тоже. Ничего не болит, недомогания нет. Надо вставать и выяснять, куда и как я попал. Ну и, не менее актуально, на сколько.
Я откинул одеяло и осмотрел себя. Одет в белую пижаму с широкими голубыми полосками. Похоже, всё-таки больница, но какая-то странная. Надеюсь, я не слетел с катушек в итоге своих приключений в двух горячих точках и не нахожусь в палате какой-нибудь психиатрической клиники. Против психушки, опять же, говорило отсутствие решёток на окнах. Хотя, может их в современных клиниках и не ставят? Вот чего не знаю, того не знаю.
Сев на кровати, я спустил ноги на пол. Прохладный, твёрдый, гладкий, слегка неровный. Дощатый. Я не поверил своим глазам. У меня под ногами был дощатый, деревянный пол, выкрашенный тёмно-коричневой краской. А сидел я на всамделишной кровати типа «койка». С панцирной сеткой и спинками, собранными из окрашенных в зелёный цвет металлических трубок и с более толстой никелированной трубой сверху. А в окнах были деревянные рамы. И подоконники тоже деревянные, выкрашенные белой глянцевой эмалью.
И тут я понял, что казалось мне неправильным в светильниках. Схватив настольную лампу с тумбочки, я заглянул под абажур. Протёр глаза. Ущипнул себя за бедро. Снова протёр глаза. Не помогло. Под абажуром я продолжал видеть лампочку, с прозрачной стеклянной колбой, внутри которой находились растопыренные металлические усики, соединённые тонюсенькой паутинкой, вьющейся спиралью. Лампу накаливания. Я смотрел на неё и пытался вспомнить, когда их перестали выпускать. Двадцать лет назад? Или тридцать?