Исправила этот невольный перекос мудрая бабушка. Моя литературная болезнь была конечно же знакома и понятна ей. Она сама всем этим переболела в девичестве. Я уже рассказывал, как она в один момент женила меня на соседке Наташе (имя все-таки имело большое значение!).
За время дальнейшей жизни дом и семья, как первая, так и вторая, стали для меня главным оплотом и надежным тылом, укреплением которого я занимался как только мог и умел.
Мне кажется, что наш дом сейчас напоминает саратовскую семью моего далекого детства. И если дедушка с бабушкой могут откуда-то… оттуда… видеть (бабушка-то мне прямо говорила, что будет всегда присматривать за мной), то думаю, что они должны быть довольны.
Я счастлив в своей семейной жизни.
Ну а что думает моя Фаина Александровна… Правильнее всего спросить у нее самой.
— Фаина Александровна, откуда у вас такое редкое имя?
— Во мне есть четвертинка татарской крови. Фаиной назвали в честь бабушки.
Биография у меня самая обычная: родилась и выросла в Перми, после школы поступила в Московский институт стали и сплавов, вышла замуж за однокурсника Александра Крапивина. Муж потом работал в военном НИИ, в комиссии, расследовавшей причины авиакатастроф. Позже его коллеги выясняли обстоятельства катастрофы, в которой погиб он сам.
— Ваша встреча с Борисом Всеволодовичем Громовым состоялась при весьма трагических обстоятельствах…
— В первой встрече как раз ничего трагического не было. Знали мы друг друга с 1982 года. Мой свекор Евгений Иванович Крапивин и Борис Всеволодович вместе учились в академии Генерального штаба. Мы все: и семья Громовых, и я с мужем и его родителями — жили в Москве в одном доме. Потом свекра отправили во Львов командовать ВВС Прикарпатского округа. Борис Громов служил недалеко от нас в Ивано-Франковске, а затем уехал в Афганистан.
— Когда случилась трагедия, вы были в Москве?
— Нет, тем летом я поехала на Украину. У меня только что родились девочки-близняшки, хотелось, чтобы они набрались сил.
3 мая 1985 года в 12 часов дня мой муж, его брат и отец — генерал Крапивин, с ними была и жена Бориса Всеволодовича, погибли в авиакатастрофе. Мужчины летели в Москву по делам. Наташе тоже нужно было в Москву.
Из-за ошибки диспетчера их самолет столкнулся с пассажирским лайнером, летевшим по маршруту Москва — Вильнюс.
Когда это случилось, моим девочкам не исполнилось и двух месяцев.
— Было предчувствие беды?
— До сих пор помню тот день до мелочей.
Я возилась с дочками, муж пришел к нам в комнату, поцеловал одну, пока я пеленала другую. Уезжать он не хотел.
Потом я вышла на крыльцо проводить всех в дорогу. Почему-то наша собака очень волновалась, лаяла и кидалась в машину. Пришлось даже затащить ее в дом.
Когда микроавтобус уехал, я поднялась к себе и вдруг почему-то расплакалась. Причин для слез вроде бы не было, но рыдала взахлеб, от души.
Примерно с трех часов дня начал разрываться телефон. Звонили из Москвы с вопросами: где самолет, вылетел ли?
Когда к нам приехала приятельница свекрови — как она объяснила: «Чтобы деток повидать», — недобрая мысль у меня шевельнулась. У летчиков так принято: когда разбивается самолет, то первой в дом погибших приходит женщина, чтобы родные не остались в одиночестве…
Когда мне сказали, я даже плакать не могла.
Оказалось, уже весь город знал, только нам не решались сообщить.
Потом понаехало множество черных «Волг».
Два месяца я воспринимала мир как сквозь толстое стекло. Во мне все окоченело. Сознание отказывалось принять, что их больше нет.
Борис Громов похоронил жену в Саратове (она оттуда родом) и возвратился в Афганистан. Перед отлетом зашел к нам.
— Он старался помогать?
— Он был самым главным из тех, кто помогал, а скоро стал и единственным. Он поддерживал нас морально и материально. Когда приезжал в Москву, обязательно приходил с цветами и подарками. Словно бы ненароком оставлял деньги, клал их под телефон или на буфет. Он уезжал, и мне приходилось вертеться одной.
Правительство назначило пенсию на детей — 91 рубль.
Пока я в 1987 году не устроилась в Министерство цветной металлургии, с деньгами было очень плохо. Приходилось сдавать вещи в комиссионку.
Прошло три года. Уже вовсю шла перестройка. Как-то Борис Всеволодович позвонил и сказал, что приехал в Москву на партконференцию, а заодно привез из Саратова сыновей. Не могу ли я показать им Москву? Я, конечно, согласилась. В следующий свой приезд, это было уже накануне вывода войск из Афганистана, он пригласил меня поужинать в ресторане.