Гуль потрусил вперед и с тихим ржанием ткнулся мордой в запыленное плечо. Словно спрашивал: «Чего ты ждешь? Разве у нас мало дел?». И из груди, сменяя мгновение растерянности, вырвался неверящий смех. Почти отчаянный, почти… Гуль замер, не понимая, почему хозяину вдруг вздумалось уткнуться лицом ему в шею ― мгновение слабости, прижатой к лицу руки в грубой перчатке и щекочущей кожу лошадиной гривы, ― и вновь негромко заржал, переступив копытами по пыльной земле.
Довольно. На это нет времени.
― Тархан Ильмар, говорите? ― хмыкнул Рабадаш, вскочив в седло и разворачивая коня на юг. Залитый лунным светом тракт казался сверкающей рекой, петляющей с холма среди темных вековых деревьев. ― Что ж, я наведу в его землях порядок.
И пришпорил коня. Гуль взвился на дыбы с яростным ржанием ― будто донеслось сквозь само время эхо голоса Дьявола, ― и сорвался в галоп, поднимая клубы пыли.
========== Интерлюдия. Королева и рыцарь ==========
Комментарий к Интерлюдия. Королева и рыцарь
«Я хотела остаться с тобой.
Я уже успела посметь!»
Мельница ― Господин Горных Дорог
https://music.yandex.ru/album/439084/track/3905508
Подбитый лисьим мехом плащ волочился по мраморному полу, собирая всю пропущенную горничными пыль. Путался в ногах, словно расставленные на птицу силки, цеплялся за каждый встречный порог и даже за ступени винтовых лестниц. Будто пытался задержать, не дать подняться в башню и войти в жарко натопленные покои, не дать…
Проклятье. Уже и плащи были против нее. Двадцать лет она держала эти земли под своей рукой. И десять из них сражалась и словом, и клинком ― и первое, признаться, было посложнее второго, ― чтобы ни один надменный чужак не посмел войти в беломраморный замок хозяином и объявить себя новым королем Нарнии. Она сама была чужачкой, дочерью арченландского лорда, куда больше смыслившей в мечах и стрелометах, чем в танцах и этикете. Но в жилах ее дочери текла кровь Верховного Короля, и что она за мать, если позволит отнять у Авелен один из четырех тронов в зале под хрустальным сводом?
У Авелен, которая сбежала из замка глухой ночью и отправилась на север, чтобы отыскать того, кто вздумал вновь пробудить к жизни ледяную магию Колдуньи. Будто у них мало рыцарей, которым можно было доверить эти поиски.
И слова Великого Льва, сказанные долгих десять лет назад, теперь казались даже не насмешкой, а плевком в лицо.
― Час великой нужды! ― рявкнула Верховная Королева, врываясь в покои с алыми драпировками по стенам, и швырнула опротивевший плащ на ближайшее кресло. ― Они вернутся, когда наступит час великой нужды! А до того и Нарния, и все мы можем провалиться хоть в преисподнюю! Лорд Перидан, объясните же своей королеве, какого-такого часа ждет мой возлюбленный супруг, когда его дочь пропала где-то в Эттинсмурских горах?!
Дан поднял глаза ― неторопливо полировал длинный узкий меч с обтянутой темной кожей рукоятью, ― посмотрел на нее сквозь непокорно вьющиеся над лбом волосы ― темно-рыжие с первыми проблесками седины на висках, ― и на мгновение ей показалось, что в его зрачках отразился подсвеченный пламенем силуэт. Будто кто-то другой ― незримый, мягко ступающий лапами с острыми когтями ― вздумал напомнить ей о смирении. Блеснула в отражении золотом маска, повторяющая каждую черту ее лица и скрывающая то, что в действительности от него осталось, и Аланна отвернулась. Схватилась за узкие красные ремешки на затылке, невольно растрепав, пока пыталась расстегнуть, уложенные на затылке волосы, и швырнула маску следом за плащом.
Смирение, Лев? Надежда? Отвага? Что ж, тогда повтори свои слова о великой нужде, глядя мне в лицо.
Лев, конечно же, не ответил. Что ему ярость какой-то королевы? Оставленной жены короля. И оставившей мужа в ответ. Теперь она платит и за это, не так ли? За то, что покинутая любовница не смогла смириться со своей участью и терпеливо ждать воссоединения в чертогах Великого Льва. Она была слишком молода, когда в Западных Лесах поймали четырех лошадей без седоков. Она и сейчас чувствует себя непозволительно юной, когда ловит на себе взгляд ясных голубых глаз. Ее лицо изуродовано так, что она думала, будто ни один мужчина никогда не взглянет на нее без содрогания. Никогда не прикоснется к ней, как к женщине.
Все эти годы ― десять с королем и еще десять с рыцарем ― она не перестает удивляться тому, что ошиблась. И не раз. Ей, признаться, очень нравится ошибаться.
― Думаешь, он карает меня теперь за то, что я…?
И заберет дочь, как уже забрал мужа, за то, что она не захотела остаться этому мужу верной женой. Да чего уж там? Верной вдовой. В каких-то тридцать лет. Она любила его, но… Дана она любит не меньше. Не может быть, чтобы за эту любовь теперь расплачивалась ее девочка.
― Разве я хоть раз говорил подобное?
― Нет, ― согласилась Аланна и повернулась к нему лицом. Знала, что потрескивающее в камине пламя высвечивает застарелые шрамы там, где клыки оборотня вырвали кусок мяса из ее скулы, и сквозь совсем тонкую, с таким трудом наросшую кожу отчетливо белеет кость. И никакой синеве глаз, плавности черт ― да и нос-то у нее с горбинкой ― и медным искрам в пышных кудрях этого не затмить. Как же всё-таки странно… что он никогда этого не замечал. Не как Питер, который знал ее до той зимней ночи. Который помнил, каким ее лицо было прежде. Дан не видел даже портретов. И не хотел. И сейчас она бы бросила всё, лишь бы хоть ненадолго забыться в его руках.
Лев. О чем только она думает, когда они на пороге новой войны? А может, и верной смерти. Да. Когда же еще так отчаянно любить, если не на пороге смерти? И как же ужасно, что в этом Авелен тоже пошла в нее.
― Ты не говорил.
Но скажут все остальные. Уж теперь-то точно. Всегда найдутся недовольные. Лицом королевы, характером королевы, верностью королевы. А уж теперь, когда морской залив покрылся льдом, а их леса и поля усыпаны осколками поверженных врагов, каждая сорока будет говорить о том, что будь с ними Четверо, этого бы не случилось. Потому что все понимают: это только начало.
― Если с Авелен что-то случится, это будет катастрофа.
Она привыкла говорить, как королева. Блюсти интересы Нарнии, что бы ни случилось. Потому что интересы Нарнии ― это интересы ее дочери.
― Она смелая девочка. И Питер вправе надеть мою голову на копье, но даже будь Авелен моей собственной дочерью, я не смог бы любить ее и гордиться ею еще сильнее. И может, я излишне самонадеян… но что бы там ни было, я поставлю на Корина.
Разумеется. Мужская солидарность. Рыцарская. Впрочем, на счет Корина Дан не ошибался никогда. И как он и предсказывал всё те же десять лет назад, неугомонный арченландский мальчишка, радостно попадавший в неприятности на каждом шагу, вырос в еще более деятельного и бесстрашного мужчину. И неприятности выросли вместе с ним.
― Корин всего лишь человек. Он тоже смертен.
А Авелен ― наивная влюбленная девочка ― бросится за ним в любое пекло. Подумать только, когда-то ее мать была такой же. Признаться… ее мать до сих пор такая же.
Ее матери тоже было девятнадцать, когда она увидела на белом снеге арченландских гор четырехпалые следы оборотней.
― Я боюсь за нее, ― сказала Аланна, отведя взгляд. Скрыла блеснувшие в глазах слезы, но не смогла ― дрожь в голосе. И услышала лязг меча о край ножен. Шаги со звоном золотых шпор по мягкому ворсу ковра.
А затем уткнулась лицом ему в грудь, в колкую синюю шерсть с грубой кожаной шнуровкой на вороте, и замерла, душа непозволительные для королевы рыдания. Она не может. Она правит этой землей уже десять лет и не может оставить ее сейчас. Не может отказать в руке помощи всем, кто ищет теперь тепла и защиты в стенах Кэр-Паравэла, и броситься в никуда, ища потерявшуюся дочь. Не может повести в никуда целую армию. Это урок, который она должна преподать Авелен.
Королева думает о благе своего народа и лишь потом о себе. И королева не вправе выбрать недостойного.
Но если признаться самой себе честно, если наконец разглядеть за воспоминаниями о маленькой девочке взрослую женщину… Авелен в этом уроке и не нуждалась.