— Войны-то ведь нет.
— Первую мировую и Гражданскую тоже никто не ожидал, а они обернулись для России вон какими бедами. Дай-то бог, чтобы не было войны, но не похоже. Пока ни одному поколению русских людей не удавалось прожить без нее.
Бабушка Феня привезла икону Божией Матери. Она благословила Сергея на службу и дала ему молитву «Ангелу Хранителю». Он не хотел брать, но бабушке, свой любимой бабушке, отказать не посмел.
— Ты ее заверни в грамотку и никому не показывай. Плохо будет, почитай, молитва всегда поможет, — поддержала сваху бабушка Вера.
Так, каждый по-своему, близкие родственники давали советы призывнику. Лишь младший брат Вадим воздержался от пожеланий.
— Ты еще не вернешься, а я уже уйду в армию. Не увидимся долго, может, где и встретимся.
Вадим моложе брата всего на полтора года, жил больше с дедом Дмитрием, помогал ему в работе на колхозной пасеке.
Сказала свое слово и Лида, как всегда коротко:
— Я тебе буду писать всю правду.
— Вот за это спасибо.
Сергей вышел во двор, сел на завалинку. Последний день в кругу родных медленно угасал. Над горизонтом меркло заходящее багряное солнце. Оно было неровно подернуто дымкой и словно зависло на одном месте. Запад окрасился в густой кровавый цвет. Вот на солнечном диске появилась темная полоса, через мгновение она расширилась, и небесное светило почти сразу погасло. Как говорит отец в таких случаях — к ветреному дню.
За столы сели, когда стало темнеть и мать подоила корову. Тосты были за здоровье и благополучное возвращение. Неприятную минуту пережил Сергей, когда отец спросил:
— А почему тебя забирают в армию, а все другие ребята еще дома?
— Что святой бог ни делает, все к лучшему, — выручил дед Михаил.
— Может, это и в самом деле к лучшему, — согласилась мать.
— А теперь давайте наказы да и споем для моего дорогого внука.
Дед первым же и посоветовал:
— Не лезь на рожон.
— Родина у нас одна на всех, — это Иван Дмитриевич.
— Не гневи бога, схожу к Явленной в Урюпино, помолюсь за тебя.
— Не простывай, сыночек, об нас не тужи.
— Не переусердствуй, — сказал дед Михаил. — Поспешишь — сатану порадуешь.
— Водка еще никого к добру не приводила, — закончил разговор отец.
Сергей сидел между отцом и матерью. Не хотелось выпить лишнего. Ему всегда неприятна была слабость в теле от выпитого. Контролировал он границу дозволенного подергиванием себя за волосы. Если чувствительность притуплялась, значит, хватит. Его никто не видел, да и он ни единого раза не чувствовал себя пьяным. Вот и сейчас эта граница четко обозначилась.
После нескольких тостов попытался отец заиграть песню, но она не пошла. Михаил Михайлович начал делиться воспоминаниями о казачьей службе, об уходе за конями, но и разговор не клеился. Предложили «промочить горлышко».
Дмитрий Карпович, подперев ладонью щеку и прикрыв глаза, начал казачью, умел это делать. Хорошо поставленным голосом он уверенно повел мелодию, куплет за куплетом. Знал дед великое множество казачьих песен. Сергей всегда слушал их с душевным трепетом, чувствовал себя приобщенным к казачьему роду. Особенно ему нравилось в казачьем исполнении переложенное на музыку известное стихотворение А. С. Пушкина, хотя Дмитрий Карпович искренне верил, что это казачья песня.
Особо хорошо она получалась, когда пели в три голоса: дед с бабушкой Феней и сосед Иван Мартияныч.
Казачья песня — протяжное, широкое многоголосье. Она не поется, а именно играется, как бы вытекает из души. Нельзя забыть ее звучание. Казачья песня не пишется, она слагается народом, а сюжет — сама жизнь казаков во всем ее многообразии.
Но сегодня Сергей так и не дождался Пушкина. Обстановка была иной.
Мысли его непрерывно перескакивали с одного на другое, не мог сосредоточиться на чем-то конкретном.
Слушал песню и не слышал. Волновала и настораживала неизвестность. «Войска НКВД, — думал он, — что это такое, хорошо или плохо?»