Итак, тупик в решении вопросов сохранения мира возникает в то время, когда советские и англо-американские войска близки к победе. Русские все еще настаивали на своих шестнадцати голосах. Встреча в Думбартон-Оксе завершилась радушным согласием на создание новой международной организации, но окрасилась мрачным чувством уныния в отношении способности великих держав упорядочить свои отношения»{127}.
Рузвельт понимал, что без Советского Союза создаваемая организация не будет эффективной, поэтому как бы ни хотелось соглашаться с этим, право вето осталось в проекте устава. В принципе все правительства были настроены создать новую систему международных отношений, способную предотвратить будущие войны и конфликты, и стремились достичь этого еще до победы, когда упоение достигнутым и собственной мощью станет препятствием к миротворчеству.
На приеме делегаций Рузвельт, в частности, сказал: «На вас возложена огромная ответственность. В известной мере это предварительная ответственность, но мы извлекаем уроки из опыта, и я надеюсь, что при разработке планов будущего мира мы установим такое же добровольное сотрудничество и единство действий, какого мы достигли в деле ведения войны. Это совершенно замечательный факт, что мы вели эту войну с таким великим единодушием. Я думаю, что тут многое зависело от личностей. В 1941 году в период разработки Атлантической хартии, например, я плохо знал мистера Черчилля. Я встречался с ним один или два раза, совершенно неофициально, в период Первой мировой войны. Но в Северной Атлантике, после трех-четырех дней, проведенных вместе, мы очень понравились друг другу Я узнал его, и он узнал меня. Другими словами, мы сошлись. Позднее мистер Молотов приехал сюда, и мы провели вместе много времени. Затем в следующем году в Тегеране маршал Сталин и я узнали друг друга. У нас создались великолепные отношения. Мы сломали лед, если когда-либо он существовал, и с тех пор уже нет никакого льда…
Мы должны не только заключить мир, но прочный мир, такой мир, при котором крупные страны будут действовать в унисон, предотвращая войны с помощью применения силы. Мы должны быть друзьями, совещаться друг с другом — это источник познания друг друга. Я надеюсь, что этого можно будет достигнуть, ибо такой дух уже был проявлен прежде, когда мы взялись совместно за достижение победы в войне. Но этот дух мы узнали лишь в последние несколько лет. Это нечто новое — близкие отношения между Британской империей и Соединенными Штатами. Великая дружба между русским народом и американским народом — это тоже новое. Мы должны сохранить дружбу, и, распространив этот дух на весь мир, мы добьемся периода мира для наших внуков. Все, что я могу сделать, — это пожелать вам успеха в великой задаче, за разрешение которой мы взялись. Это не будет последней задачей, но, во всяком случае, она даст нам основу для достижения той цели, к которой стремилось человечество на протяжении многих сотен лет»{128}.
Почему советская делегация предложила включить в состав организации все 16 республик? Для того чтобы как-то уравновесить доминионы Британской империи. В конце концов было согласовано участие двух крупнейших советских республик — Украины и Белоруссии.
В Совет Безопасности ООН было решено в качестве постоянных членов ввести США, СССР, Великобританию, Китай и Францию.
Что же касается права вето, то Андрей Андреевич расшифровывал его как формулу равновесия, нацеленную на достижение компромисса. И он был прав.
Конференция в Думбартон-Оксе была для него первой ступенью к международному признанию. Когда же на конференции в Сан-Франциско он подписал от имени СССР устав ООН, он одним этим вошел в историю. Впрочем, до той поры должны было случиться еще немало больших событий.
Следующим этапом была Ялтинская (Крымская) конференция руководителей антигитлеровской коалиции в феврале 1945 года. Громыко принял в ней непосредственное участие и получил символическую эстафету из рук Сталина и Молотова.
«Большая тройка» еще держала в своих руках все ключи от будущего, но с приближением победы на историческую арену выходили новые силы. Президент Рузвельт, назвавший в начале войны Черчилля «идеальным премьером военного времени», отказал ему в послевоенном политическом будущем. Так же можно было сказать и о самом Рузвельте, и о Сталине.