Столкнулись староста с некромантом у самых ворот. Держась от темного на почтительном расстоянии, он грубо спросил:
— Ты зачем к нам пожаловал, темный?
Будь Гортон помоложе, обиделся бы и тогда мало старосте не показалось. Каждый маг заслуживает уважения и почтительного общения. Так велит закон. Но он почему-то не относится к темным. А Гортон уже достаточно пожил, многое повидал и потому давно смирился с подобным положением вещей.
— За услугой, — ответил Гортон.
— За какой такой услугой? — прищурился староста.
— Что, так и будешь держать меня у ворот? Может, хоть присядем, и все спокойно обсудим?
— Не стоит тебе, темный, лишний раз людям глаза мозолить. У нас тут, знаешь ли, инквизитор проездом. Вдруг, кто свиснет.
Гортон не смог сдержать улыбку:
— И что мне сделает твой инквизитор? Ты хоть представляешь, что должен натворить темный маг, чтобы его на костре сожгли? К тому же, чтобы сцапать меня, одного инквизитора недостаточно. Я, да будет тебе известно, полноценный маг Башни. Со мной разве что отряд карателей сладит, да и то половина в процессе поляжет.
Староста вынужден был согласиться. Он своими глазами видел, как некромант одним-единственным заклинанием уничтожил трех костяных гончих и десяток скелетов впридачу. Сотканная из зеленовато-черной дымки рука, проносясь сквозь порождения Железного Леса, на раз высасывала из них жалкое подобие жизни. В бою, одна костяная гончая стоила минимум двух однозвездных воинов, а он без труда справился сразу с тремя.
— Может, скажешь уже, зачем пожаловал? — потребовал Варнак.
— Ну, раз ты так настаиваешь….
И Гортон без утайки поведал старосте всю историю, а в конце попросил пристроить Данилу к кому-нибудь из местных. На вопрос, кто он и откуда, некромант честно признался, что понятия не имеет. Мол, иноземец вроде, язык напоминает один из диалектов Харата. Но, вообще, он не уверен.
— Есть у меня одна мысль. Мельник уже давно грезит наследником. Старается, бедный, с бабы своей не слезает. У той уж ноги в раскоряку, и все равно, как ни встретишь, на сносях. Я ее без живота-то ни разу не видел. А что в итоге? Девятерых уже настругал и все девки. Так и быть спрошу, может, приютит этого твоего Данилу, а через годик-другой и своим назовет.
— Буду признателен. И еще, раз уж в деревню ты меня пускать не намерен, передай Саркаше, чтоб одежки какой для мальца прикупил и доставил мне ближе к вечеру. Что до Данилы, с ним его и отправлю в деревню.
— Добро, — согласился Варнак и так выразительно посмотрел на ворота, что даже вслух говорить ничего не пришлось. Посыл и так яснее некуда.
— Да понял я, понял. Уже ухожу, — повернулся Гортон, напомнив старосте: — Ты бы того, так открыто меня не презирал. Я хоть и добрый, но терпением безграничным не обладаю. Железный Лес с каждой новой луной все страшнее тварей из себя исторгает. Да ты и сам знаешь. Так вот когда-нибудь, когда я буду нужнее всего, меня рядом не окажется. Вся твоя деревня, и стар, и млад, что так тепло и с пониманием относится к темным, погибнут жестокой, мучительной смертью, а дома превратятся в пепелище.
Староста не проронил ни слова. Но Гортон и не ждал от него ответа. Сказав все, что хотел, он развернулся и пошел восвояси.
Действие шестое. Послание в книге
В это же время, в доме некроманта. Я спустился на первый этаж и сел на кровать, внимательно рассматривая обложку и окружающую книгу свечение.
— «Может, все это время я видел магию? В детстве я уже думал об этом, но тогда это все казалось таким нереальным. А вот здесь и сейчас, я видел то, что кроме как магией не назовешь».
Однако, как бы я не старался, открыть книгу не смог. Застежка не поддавалась, хотя даже намека на замок не было. Я крутил ее и так, и эдак, даже нож нашел и попытался вскрыть, но все безрезультатно.
В конце концов, я не выдержал и потянул за застежку со всей силы, прокричав:
— Да откройся же ты, наконец!
И книга… Нет, она не открылась. Точнее открылась, но не сразу. Прежде, испустив из себя лучи лазурного света, она ослепила меня. Вспышка была такой яркой, что я всерьез заволновался, а не спалила ли она мне роговицу.
Глаза нестерпимо жгло. Я тер их и тер, не переставая. Секунд через двадцать, попытавшись снова открыть глаза, я с удивлением обнаружил, что комната окрасилась в серые тона. Только белый и черный цвет. Остальные краски, как отрезало.
Десять минут спустя, ничегошеньки не изменилось. Все вокруг было серым, безжизненным. Я даже выглянул в окно. Трава, небо, земля — весь окружающим мир состоял лишь из черного и белого цвета или их сочетания.